На четвертом этаже‚ над пустующей квартирой‚ проглядывает в окне печальный женский профиль. Там живет неприметная Авива‚ подобная увядающей траве на склоне‚ которая в свободное от работы время населяет собственное одиночество. Это она выдумала себе жениха‚ отправила его за алмазами в Африку‚ писала туда письма‚ получала ответы и пересказывала их Ривке‚ лучшей своей подруге‚ а та слушала‚ не перебивала‚ думая лишь о том‚ как же Авива вывернется‚ когда жениху подойдет срок возвращаться. За месяц до его приезда Авива села на диету и спустила двадцать килограммов. За день до его прилета она явилась к подруге зарёванная и несчастная: упал вертолет‚ и жених разбился. "Поторопила свое счастье‚ – сказала Ривка. – Зачем было ему прилетать? Сидел бы себе в Африке‚ искал алмазы‚ писал тебе письма..." Авива отгоревала безутешно пару месяцев‚ в слезах набрала новые двадцать килограммов‚ а потом у нее объявился друг-моряк‚ которого она отправила в плавание в бурный‚ коварный океан‚ и Ривка ждет со дня на день‚ когда этот моряк сгинет в морских пучинах. Авиве уже под сорок. Она ведет себя неприметно‚ одевается неярко‚ ходит по стеночке‚ садится с краешка‚ но в ней накоплено столько нерастраченных желаний‚ что это ощущается с расстояния‚ как потрескивание мощного электрического заряда‚ и подруги на всякий случай оберегают своих мужей. Одиночество – это звон в ушах от тишины. Одиночество – когда не с кем поссориться. Авива бродит по квартире в полноте желаний‚ являя в окне скорбный силуэт. По дивану на цыпочках гуляет кот невозможной аметистовой красоты‚ будто рисованный пастелью‚ невозможных телодвижений‚ будто на уроке в балетном классе‚ изумрудными зрачками‚ сквозь приспущенные пепельные веки неотрывно смотрит на клетку. Кота зовут Хумус. В клетке дремлет на жердочке разноцветный попугай: один глаз закрыт‚ другой следит за котом. Попугая зовут Сумсум. Когда приходил гость‚ Сумсум‚ бывало‚ пробуждался‚ орал с жердочки: "Открой клетку... Открой клетку... Ну открой‚ дур-рак!" Был взрыв на улице. И были жертвы. Разлетевшиеся на стороны‚ неопознаваемые части того‚ что дышало минуту назад‚ улыбалось‚ ело с удовольствием мороженое. Мужчины в черных одеяниях – пейсы заложены за уши – собирали останки до последней кровавой крошечки‚ промокали туалетной бумагой‚ складывали в пластиковые пакеты‚ чтобы похоронить с честью. Авива увидела по телевизору ту кровь‚ слезы‚ обмороки на кладбищах; Хумус увидел вместе с ней‚ не проявив интереса в ледяной кошачьей обособленности‚ и Сумсум‚ конечно‚ углядел тот ужас‚ отчего испугался и замолчал. Авива понесла его к ветеринару‚ а он сказал: "Я прошел три войны. Горел в танке. Подрывался на мине. Хоронил друзей. А после взрыва – руки дрожали: сын был на той улице. Мог быть. На той улице и в то время. Что же ты хочешь от птицы!.." Поболтать теперь не с кем‚ и Авива часами думает сосредоточенно‚ наморщив лоб‚ говорит вдруг: "Если тебе клялись когда-то‚ с пылом‚ с любовью‚ а потом охладели‚ – что за беда? Клялись искренне в тот момент‚ с желанием выполнить клятву‚ а это главное..." А кто клялся и кто охладел – неизвестно.
