— Ты в самом деле француз?
— А для чего тебе знать?
— Так, — неуверенно промямлил я, поняв, что это уже не имеет значения. Даже если Яша не француз, его все равно надо освобождать.
— Ну, за так не получишь и пятак.
— А все-таки… Ты француз?
— Не знаю, — ответил Яша.
Я определенно заинтересовал его.
— Не знаю, — повторил он, нарочито коверкая слова и придавая им какой-то незнакомый мне акцент. — Можит, франшуз, а можит цыга́н. Кто иго знаит!
Я строго оборвал его:
— Не валяй дурака!
Он скорчил гримасу, стал оглядываться, даже нагнулся и пошарил руками по земле. Я клюнул на эту приманку:
— Ты что ищешь?
— Дурака, — ответил он с хорошо разыгранными добродушием и наивностью.
— Ты комедиант, — сказал я резко. — Дешевый комедиант. Привык целыми днями выламываться за медный пятак.
Эти «бранные слова» неожиданно задели его. Он посмотрел на меня с любопытством. Лукавинка в его выразительных глазах исчезла.
— Дешевый, говоришь? За пятак? А есть, значит, такие, которые за рубль выламываются? Ты покажи мне, где за это рубль дают. Покажи. Бреши, да знай меру. Рубль! Придумал тоже! Да тот усатый куркуль за рубль тебе сам гопака спляшет. Ты только ему краешек этого рубля покажи. Я, брат, все знаю…
Он проговорил это с такой горькой иронией, даже с болью, что я сразу пожалел о своих резких словах.
— Ладно, — сказал я миролюбиво. — Только ты не выламывайся, я тебе в самом деле хочу помочь.
— А с чего это? Ты кто мне?..
— Ну как тебе объяснить? Есть такая вещь: рабочая солидарность…
— Смурно́й ты какой-то. С виду вроде наш, джанкойский, а говоришь, будто с луны свалился. Может, тебя кто по кумполу стукнул? А? Ну брось, не обижайся. Драться мне с тобой неохота. А хочешь — могу. Как двину по сопатке… — И сразу совсем другим тоном: — Слушай, у тебя гроши есть?.. Есть, я видел, тебе Ветрос сдачу отсчитал.
— Ну есть, а что?
— Пойдем в тир. Только уговор: я первый стреляю. Попаду — ты платишь за выстрел, промахнусь — сам плачу. Идет?
Какой же четырнадцатилетний паренек откажется пойти в тир? Все мои хитроумные планы Яшиного освобождения из-под ветросовского ига как-то сразу померкли, отошли назад. Да и черт знает этого Яшку. Может, он вовсе и не нуждается в том, чтобы его освобождали? Что-то не очень он похож на несчастного и угнетенного, каким я его себе представлял при первом знакомстве. Такой, пожалуй, и сам может добыть себе свободу, если пожелает. Без моей помощи.
— Идет, — согласился я. — Только стрелять будем по самым трудным фигурам.
