— Ну и что?
— Порядок. Он мне: «Пожалуйста. Будьте так добры! Что угодно?» И я ему в том же духе. У них в салоне лозунг висит: «Мастер и клиент, будьте взаимно вежливы!» Так и действуем по лозунгу.
— Значит, мир?
— Нет, — серьезно возразил Яков. — С такими, как Ветрос, у меня еще долго мира не будет. Очень долго. Мира нет, но есть победители и побежденные.
Я с нескрываемым интересом посмотрел на Чапичева. Это великолепно, что он чувствует себя победителем!
— А ты думаешь, Ветрос этого не понимает? — продолжал Яков. — Даже очень хорошо понимает. На днях бреет он меня и спрашивает: «Не беспокоит?». Я отвечаю: «Не беспокоит». Он говорит: «Стараюсь». А я: «Старайтесь!» — «Ради вас стараюсь, товарищ Чапичев, — говорит Ветрос. — Может, когда машинистом станете, подвезете меня за это бесплатно, без билета». — «Тогда, — говорю, — напрасно вы стараетесь, гражданин Ветросов. Я вас и без билета и с билетом не повезу. Нам с вами не по дороге, гражданин Ветросов. В нашем поезде другие пассажиры поедут». Так мы и поговорили. Как ты думаешь, правильно?
— В общем-то правильно. Но туманный разговор какой-то, фигуральный.
— Вот именно фигуральный, — подтвердил Яков. — Но Ветрос, хотя и дурак, главное понял: что машинистом буду я, а не он. Вот и подхалимничает заранее.
— А скоро ты будешь машинистом?
Яков вздохнул.
— И скоро и не скоро. Это, брат, наука нелегкая.
— А пока, значит, кочегаром ездишь?
— Пока еще не езжу. Я кочегар-шлакочист. Уголь в топке сгорает, а на колосниках шлак остается. Не почистишь топку — нет у паровоза скорости. Вот я и чищу…
— Поэтому и живгазета у вас «Красный шлакочист»?
Яков кивнул головой.
— А ты видел?
— Афишу видел.
— Завтра мы выступаем. Приходи — не пожалеешь. Хвастать не буду, но люди говорят, что здорово получается.
Якова позвали. Он оглянулся и недовольно поморщился.
— Сейчас будет мне протирка и смазка, — сказал он. — Это член бюро нашей ячейки.
К нам подошел парень лет восемнадцати-двадцати. Внешне он мало чем отличался от Чапичева — на нем была такая же брезентовая роба, такие же ботинки и такая же, как у Якова, кепка, надетая козырьком назад. Только измазан он был больше, чем Яков, будто нарочно измазался сажей, мазутом, угольной пылью.
— Прохлаждаешься, Чапичев? — сказал парень.
Яков не ответил. Парень поставил на землю масленку, вытер паклей руки, достал из нагрудного кармана папиросы.
— Закуривай, Чапичев, — предложил он.
На меня он не обратил никакого внимания. А я смотрел на него во все глаза. Черт побери, какое знакомое лицо! Нет, я никогда нигде не встречался с этим парнем. А лицо все-таки знакомое.
