Наступила всеобъемлющая пауза.
Пашу хватил столбняк. Коржик выпучил глаза более чем мог. Это были не глаза, а два коржика. Хлястик побледнел: я задел самое сокровенное — его погоняло. Только кавказец остался невозмутимым. В его бессмысленных глазах не отразилось ничего. Такие глаза последний раз я видел много лет назад, когда моего друга призывали в армию. Он перед комиссией военкомата закапал их новокаином. Невропатолог водил перед глазами молоточком, совершал какие-то манипуляции пальцами перед ними, чуть ли не тыкал ими в зрачки, почти угрожая раздробить. Остекленевшие, замороженные новокаином белки ни на что не реагировали. Напоминали кругляшки, вырезанные из студня. В результате его не взяли в армию. Зато упекли в сумасшедший дом! Правда, ненадолго, потому что глаза вскоре разморозились, студёные кругляшки растаяли, но справка, что лежал в сумасшедшем доме, всегда была его оберегом от военкомата. В советскую армию сумасшедших со справками не брали! Не то что теперь, когда генеральскую форму носят те, кому больше подошла бы смирительная рубашка.
С кухни выглянул повар:
— У вас всё в порядке?
— Захлопнись, босяк! — в очередной раз тявкнул Хлястик. Ната что-то перевела на иврит. «Повар» очень удивился такому образу, по-моему, даже слегка обиделся: почему он, и вдруг босяк?
Я вспомнил, что увлёкся собственной ролью и не сказал главного:
— Да, чуть не забыл, сюда я вас заманил конкурсами «Мисс Грудь» и «Мисс Нога», чтобы предупредить: вы же неплохие пацаны. Во всяком случае, пока. Зачем вам неприятности? Короче, жалко мне вас. Хлястик, ты слышишь? Я о тебе забочусь! Ты же в душе пацан добрый. Да-да, не обижайся, может, даже и хороший.
Я понимал, что более обидных слов, чем «добрый» и «хороший», для Хлястика быть не может:
— Коржик, чего выпучился? Скажи, Хлястик добряк по натуре? Он хороший?
Хлястик не выдержал первым:
— Ну всё. Ты сам нарвался, сучара! Уболтарить нас решил, шмаровоз грёбаный? У тебя чего совсем разум на соплях держится? Свалку напротив видел?
Кавказец подал знак телохранителям. Один из них подошёл к двери, закрыл её и встал с явным намерением никого не пускать, хотя никто в это кафе и не ломился. В нём вообще, по-моему, никогда не было посетителей. Может, оно было узкоспециализированным, чтобы отсюда трупы таскать сразу на свалку.
После того как дверь заперли и бычара ещё подпёр её собственным копчиком, кавказец повернулся к Маше и стал смотреть на неё в упор своим, как ему казалось, беспощадным, леденящим душу взглядом. Но он не знал, на кого нарвался. Маша видела много мужских взглядов и достаточно небритых подбородков. Она сделала вид, что ничего не замечает. Коржик вскочил со стула, обошёл вокруг нас и встал у Маши за спиной. Поднялся и Хлястик:
