— Это он может в России представляться как импресарио, а для здешних властей просто жулик. Если я прерву гастроли и улечу, зрители устроят скандал. Дойдёт до налоговой. И всё, что он накосячил, тут же проявится. Всем не поздоровится! Зачем вам проблемы? Вы, как и я, здесь не свои. Разве не разумнее со мною завтра расплатиться, как договаривались, — и разбежаться по-хорошему? При таких сборах на всех хватит. Кроме налоговой. Вместо налоговой вы и будете!
Я уверен был, что в конце этого монолога весьма достойно пошутил. Но «крыша» так не думала. Сморчок заговорил первый:
— Это всё халоймес! — живя в Израиле, он, конечно, должен был похвастать знанием хоть каких-то еврейских слов. — Значит, так, шмаровоз совдеповский, слушай сюда! Ты не в Союзе, — он сразу начал мне тыкать. — Как кубатурил, так и будешь. И не вздумай соскочить! А за то, что сейчас настрекотал и Пашуню нашего опустил, не получишь ни шекеля, ни косаря, ни хруста! Пашуха, сегодня же приставь к этой тявкуше ещё одного вертухая! На случай. Вдруг у овцы купол снесёт — решит нас кинуть. — Сморчок снова обратился ко мне. — У тебя, слыхал, герлуха местная завелась?
Я не большой знаток зэковской фени, тем не менее понимал, что он косит под бывалого, тянувшего срок на зоне. Феня очень неуклюже вплеталась в его полуграмотную речь. Скорее, это была не феня, а жаргон мелких блатных, сборщиков подати на оптовом рынке в дальнем районе Москвы или в Подмосковье:
— Наш топтун доложил: вы вчера с этой шкирлой напоросятились по полной! А у неё пацанёнок. Ты же хоть и тявкуша, а овца добрая, не хочешь, чтобы мы этого пенька ужалили.
Сморчок хитро прищурился. Таким взглядом, наверное, смотрел Ленин на детей, которых ненавидел.
Набыченный тоже невнятно заулыбался. Вот бы такого снять в современном энтэвэшном сериале! Какой-то маскарадный бандит. Может, я потому и сумел сдержаться, что вся эта наша стрелка с разборкой выглядела, скорее, водевильной. А сдержаться надо было.
Я вспомнил, как хладнокровно в любых самых жёстких ситуациях умел вести себя Иосиф Кобзон. Говорил медленно и каждое слово произносил весьма увесисто, отчего речь его всегда была убедительна и не подлежала обсуждению. Я же актёр. Я решил сыграть Кобзона:
— Если я сейчас позову вон тех отельных охранников, да, меня больше в Израиль не пустят, зато вас из Израиля уже никогда не выпустят! И ещё. Забыли, что у вас в России тоже остались и бабы, и пеньки, и шкирлы… А мои дворовые дружбаны нынче не в шестёрках ходят! Так что сам ширинку захлопни, а что я накубатурю, то моё.
