Её тень приближается к окну – взглянуть на Хиросиму.
– Мне многого жаль, Синигами-сэнсэй. Я не выйду замуж, не рожу детей. Но больше всего – что я не сделала тысячу журавликов. Начни чуть раньше… я бы успела.
Я подхожу к ней – шаркающей походкой горбуна, согнувшись, словно для прыжка. Ничего не поделаешь… такой образ. Прилично сложностей, зато устрашающе.
– Я умею превращаться в людей, Садако-сан. Я появлюсь как врач и расскажу о твоём последнем желании, тогда подруги доделают оставшиеся триста пятьдесят шесть журавликов. Их похоронят вместе с тобой… разумеется, если ты хочешь[41].
Она приходит в дикий восторг. Что ещё надо призраку двенадцатилетней девочки?
– Хочу, конечно хочу! – Садако хлопает в ладоши. – Благодарю, Синигами-сэнсэй.
Она улыбается – первый раз с того момента, как умерла. Я протягиваю руку.
– Нас ждут в царстве теней, Садако-сан. Я провожу тебя туда.
Мы выходим из палаты. Идём по коридорам госпиталя. Привидение в застиранной больничной робе и Смерть, одной дланью держащая руку мёртвой девочки, а в другой зажавшая золотистого бумажного журавлика. Садако тихо поёт «Коджо ноцуки» – песню, популярную в ту же эпоху Хэйан, когда фрейлины мастерили цветы из бумаги. Призраки отвешивают ей поклоны, среди косарей в Хиросиме много хибакуся – переживших бомбардировку и умерших от её последствий.
До Бездны не так уж далеко – она рядом. Внезапно Садако обрывает песню.
– У меня последняя просьба, Синигами-сэнсэй.
– Я внимательно слушаю, Садако-сан.
– Я хочу поговорить с тем лётчиком, сбросившим бомбу.
– Боюсь, это невозможно, Садако-сан. Живые не видят и не слышат мёртвых…
Я останавливаюсь, и напряжённо думаю.
– …но я сделаю это за тебя.
– Как!?
– Я приду к лётчику в твоём облике. И задам вопросы. Сколько бы ни прожил Пол Тиббетс, призрак мёртвой японской школьницы, явившийся к нему ночью, он запомнит навеки. Поверь мне, обычно такие беседы мало кому нравятся. Будь я продюсером, я бы на этом жанре воздвиг целую индустрию фильмов ужасов.
Она улыбается. В уголках глаз нет слёз.
– Спасибо, Синигами-сэнсэй.
– Не за что, Садако-сан. Я обожаю пугать людей. Видишь, какие у меня зубы?
…Спустя много лет я часто думал: зачем я забрал её? Почему не подождал? Да, конечно: беби Адольф выбил меня из колеи. Кто на якитори обжёгся, тот и на суши дует. Но лучше бы я позволил Садако сделать тысячу бумажных журавликов.
Я не повторю этой ошибки. Больше никогда не повторю.
