зерно знанья
с трухой догмы,
Здесь дух века
мнет ум тысяч,
росток нежный,
эфир душ,
Чтоб в их сердце
кремнем жизни
огонь пыла
потом высечь,
Швырнуть в город
живой каплей,
в бедлам строек,
в стальной туш;
Чтоб верным роем,
несметной стаей
Они спускались – в любые рвы,
Громаду алчную ублажая
Ометалличивающейся
Москвы.
Все крепче дамбы,
все выше стены,
Прочней устои, надежней кров,
И слышно явственно, как по венам
Державы мира
струится кровь.
И каждый белый и красный шарик
Спешит к заданьям по руслу жил,
В безмерных зданьях кружит и шарит,
Где накануне
другой кружил.
И к инфильтратам
гигантских мускулов
по раздувающимся артериям
Самоотверженными фагоцитами в тревоге
судорожной спеша,
Во имя жизни, защитным гноем, вкруг язв
недугующей материи
Ложатся пухнущими гекатомбами за жертвой
жертва, к душе душа.
Пути их скрещиваются, перенаслаиваются,
монады сталкиваются и опрокидываются
И поглощаются в ревущем омуте другой
обрушивающейся волной;
Имен их нет на скрижалях будущего, и даже
память о них откидывается
Обуреваемой единым замыслом, в себя лишь
верующей страной.
А по глубинным ядохранилищам, по засекреченным
лабораториям
Бомбардируются ядра тория, в котлы
закладывается уран,
Чтобы светилом мильоноградусным —
звездой-полынью метаистории —
В непредугаданный час обрушиться на Рим,
Нью-Йорк или Тегеран.
И смутно брезжит
сквозь бред и чары
Итог истории – цель дорог:
Москва, столица земного шара,
В металл облекшийся Человекобог.
Уже небоскребов заоблачный контур
Маячит на уровне горного льда, —
Блистательный, крылья распластавший кондор,
Державною тенью покрыв города.
Уж грезятся зданья, как цепь Гималая,
