Первый этаж | страница 39
Вот он трухает по улице на полусогнутых, пьяненький, безвольный, бессловесный, – сгорбившись, скрючившись, руки отвисли, ладони спрятались в рукава, – а впереди твердо шагает на толстых ногах крепкая, задастая женщина, кормилица, добытчица, глава семьи, ведет непутевого мужа домой на расправу, И не знает он, чего теперь делать: то ли бить ее, то ли виниться, то ли трешку просить на опохмелку.
Вот он стоит у винного магазина, заглядывает просительно в суровые лица в безумной надежде на бесплатное угощение, озябший, простывший, промерзший, – пальто застегнуто наискосок, шапка с надорванным ухом, крупная капля под носом, а огромный, пьяный, наглый мужик-пропойца пихает его жирным пузом, оттесняет конкурента от магазина.
Вот он жмется в подворотне в кругу себе подобных, на трясущихся паучьих ножках, шмыгает, ерзает, дрожит в нетерпении, а старик-слепец у стены незряче уставился на бутылку, сам разливает по стаканам, чтобы не обманули при дележе, определяет на слух точный уровень.
Вот он, крадучись, с раннего утра торопится к дружку в цеховую кладовку, отливает в банку клей БФ на спиртовом растворе, бежит закапывать в снег. К обеду клей от мороза свернется, грязные хлопья опустятся на дно, и можно выпить по очереди с дружком, из одной банки, морщась, содрогаясь тощим, костлявым телом, бурую, густую, омерзительного запаха дурманящую жидкость.
Вот он хоронит своих дружков, одного за другим, молодых еще, каждому под сорок, – тот под машину упал, этот лаку глотнул, тому голову проломили в драке, – и тоскливо пьет на поминках, стакан за стаканом, а, напившись, неуклюже танцует цыганочку, орет дурным голосом матерные частушки. А на кладбище молодые лежат рядами. Молодых теперь не меньше, чем стариков. И у каждого на плите: "Трагически погиб", "Трагически погиб", "Трагически погиб"...
Вот он выходит по утрам из вытрезвителя, а старый его знакомый, дряхлый фельдшер с вытаращенными глазами, со склеротическими жилками на мясистом носу, топает на него опухшими ногами, орет всякий раз с тоской и болью: "Люди, вы спиваетесь! Вы спиваетесь, люди! Вам известно это или вам неизвестно? Какое у вас будет потомство, люди? Кого вы выродите? Мне страшно! Мне страшно за ваших детей, люди!" Леха слушает фельдшера и тоскует. Леха переживает очень. Ведь он и ему верит. Он, Леха, всем верит. Всем-всем. Такой уж он уродился.
(Эй, психологи! Где же вы? Приглядитесь к Лехе Никодимову. Изучите. Исследуйте. Определите истоки. Обнажите корни. Составьте таблицы-графики. Разберитесь и помогите. Молчат психологи. Бормочут несуразное. Спотыкаются-заплетаются. Стоят бок о бок с Лехой Никодимовым у винного магазина, определять причины не хотят. Хотят психологи опохмелиться.)