Встал на пороге, ногтем поскреб в дверь.
Вылезла из палатки румяная тетка в широченных штанах, оглядела его сердито – и сразу в крик:
– Ты чего притащился? Нету приема. Нету! У самой полно, девать некуда.
Дед охнул, качнулся, стал валиться вбок, на ржавый утиль. Тетка подскочила ловко, подперла его плечом, тряхнула пару раз, привела в чувство.
– Ты чего это? – раскричалась. – Чего ты?.. Больной, что ли? Сидел бы дома, таблетки лизал.
А он только молчит, да дышит загнанно, да глядит на нее в упор, глазами собачьими.
– Эх, – сжалилась тетка, – горе ты мое, луковое... А ну, – разъярилась вдруг, – не гляди так! Не глади, кому сказано! Все равно не приму...
Ушла в дом, в сердцах хлобыстнула дверью – и сразу назад.
– Чего привез?
Дед кинулся к мешкам, ухватился за углы, а поднять – силы кончились. Торопился, пока не передумала, тряс немощно, а они ни с места. Тетка отодвинула его в сторону, легко перевернула коляску, высыпала добро на асфальт.
– Ишь, набрал сколько... Куда я это дену? Ну, куда? У самой неделю не вывозят.
Дед топтался вокруг, суетился, перебирал голенастыми ногами: весь в волнении.
– А ну, – закричала, – не бери на жалость! Не бери, кому говорят!
Ушла в дом, сердито загремела запором – и назад.
– Ладно. Возьму железо.
А он и рад. Взяла – и на том спасибо. Получил деньги мелочью, погрузил остатки в коляску и, не попрощавшись, покатил через дорогу в кафе.
– Эй, – закричала тетка, – теперь долго не приходи, черт окаянный!..
Дед Никодимов спрятал коляску в кустах, вошел внутрь, набрал на все деньги полный обед. Не успел сесть за стол, а уже торопливо мотал горбушку по пустому рту. Голодный – не мог быстро насытиться, не мог попасть одиноким зубом в податливую мякоть, соскальзывал на корке, причмокивал, высасывал соки, трудился вовсю, жалобно глядел перед собой слезящимися глазами. Потом не вытерпел – заглотал целиком кусок, подрыгал по-гусиному тощей, морщинистой шеей, не успев отдышаться, начал шумно хлебать суп.
За соседним столом заорали, загалдели молодые парни, застучали стаканами по пластмассе. Дед Никодимов только глазом повел в их сторону, но хлебать не перестал: торопливо доскребывал остатки, цепко держался за тарелку корявыми пальцами. Взопревший, уставший, в состоянии яростного насыщения. Тут вскочил один парень, дурашливо заорал на все кафе: "Лиза, Лиза, Лизавета, я люблю тебя за это...", рухнул с размаха на стул. Дед Никодимов вздрогнул, торопливо придвинул к себе компот, тарелку с хлебом, отгородился локтями. Ложкой выгребал гречневую кашу с подливкой, мякиш макал в соус, поглощен был полностью. Будто торопился доесть, пока не отняли.
