И вот зимою 1931 года случайно встречаюсь в Москве с одним из Гришиных. Моим первым вопросом было:
— Как Антон?
Гришин безнадежно махнул рукой.
— Плохо!
И Гришин рассказал печальную повесть…
За последнее время физические мучения Антона увеличились, болезнь усилилась настолько, что он совершенно не мог обходиться без посторонней помощи. И вот он попросил подвесить к кольцу на потолке веревочные вожжи, чтоб в случаях надобности приподниматься при помощи собственных рук, не беспокоя близких. Просьбу исполнили. А в одну из мучительных ночей Антон повесился на вожжах.
Я был совершенно ошеломлен, никак не мог принять ни сердцем, ни мыслью этого поразительного факта, не вязавшегося никак с моими представлениями об Антоне. Происшедшее казалось мне невероятным, невозможным. Все, что я написал об Антоне и еще хотел написать, теперь, мне казалось, потеряло всякий смысл, стало ненужным.
Эх, Антон!.. Как мог ты, старый революционер, энтузиаст, как мог решиться на такое неоправданное в отношении себя и других дело?
Я ходил как человек, потерявший Ариаднину нить в лабиринте своих художественных образов и исканий. Думал: «Надо съездить на место, выяснить подробности».
И в то же время я сомневался. Что дадут мне детали, когда непонятно самое главное?..
Потом однажды после разговора об Антоне с его товарищем-партийцем Иваном Капиным мне пришла мысль: а ведь Антон остался бы жив, если бы он был партийцем… Я почувствовал, что в этой мысли заключается большая доля правды, вспомнил его слова: «Не выколосилась моя жизнь».
И вот потом, читая об орденоносце писателе Николае Островском, я ясно представил то, что творчески искал так долго.
Да, это несомненно. Если бы Антон был в партии, он остался бы жив. Я говорю не о формальной принадлежности к партии, а о глубоком проникновении, глубоком освоении партийного мировоззрения.
Николай Островский! Он также испытал тяжелые моменты мучительных переживаний… И в лице героя Павла Корчагина, пораженного слепотой, невольно думал:
«Если действительно нет больше возможности продвижения вперед, если все, что проделано для возврата к работе, слепота зачеркнула и вернуться в строй уже невозможно, — нужно кончать».
Но Островский нашел в себе силы спросить:
«Все ли сделал ты, чтоб вырваться из железного кольца, чтоб вернуться в строй, сделать свою жизнь полезной?»
Николай Островский — достойный и лучший член пролетарской семьи, он закаленный боец комсомола.
А Антон?
Антон вышел из крестьян, он порождение мелкобуржуазной стихии. И у него не хватило сил преодолеть эту стихию. А одновременно с тем сама окружающая его среда была еще не настолько организованна, чтоб поддержать его.
