Должно быть, я покраснел:
— Вообще-то я не знаю.
— Не мог бы ты пригласить ее на сцену, чтобы мы все с ней познакомились?
— Нет, не думаю… Уверен, что она ушла.
Хотя я совсем не был уверен. И вдруг я увидел
Хуану. Она стояла вдалеке и гримасничала, всем своим телом давая мне понять, что абсолютно не хочет подниматься к нам и становиться знаменитой. В этот момент я вспомнил, как она дразнила меня, и подумал, что теперь мы могли бы сыграть в эту игру вместе.
— Впрочем, нет, вон она стоит, — я указал на Хуану.
Теперь уже ее протесты не могли помочь. Публика начала аплодировать в такт, Хуана прокричала «Нет, нет!», но это только убедило всех в том, что речь шла именно о ней, и я увидел, как кто-то подтолкнул ее в спину.
— А вот и она, прекрасная и неизвестная муза Ведадо! — воскликнул конферансье. — Все ли в порядке с вашей обувью?
Публика ликовала. Хуана бросила на меня ледяной взгляд. Но поднялась на сцену.
Хуане пришлось назвать свое имя, рассказать, что она думает о стихотворении, а потом конферансье спросил, не хотим ли мы поцеловаться. Об этом не может быть и речи, сказала она, но мы тем не менее поцеловались. И за мгновение до того, как ее губы коснулись моих быстрым неуклюжим движением, она прошептала:
— Хуже поступить со мной было невозможно.
— Мне жаль, — проговорил я, но ни о чем не жалел. И протянул ей голубую ручку.
— Оставь ее себе, — сказала Хуана. — Она приносит удачу тебе.
Мы посидели за столиком, но у нас нашлось немного тем для разговора. Я открыл бутылку рома и налил рюмку Хуане, но у нее не было настроения пить, да и у меня тоже. Мы стеснялись друг друга; быстрый взгляд — и оба разразились хохотом. Переживания этого вечера были отчасти приятные, но в основном мучительные.
Луис Риберо подошел и поздравил меня с победой. Со словами: «Победил лучший». С его стороны это было великодушно, и я предложил ему стаканчик. Постепенно до меня дошло, что его больше интересовала Хуана, но в этот вечер победителем был я, и слащавые комплименты Риберо не трогали ее. Она сказала: «Боже ты мой!» — и улыбнулась, когда он наконец удалился.
Мы с Хуаной пошли домой вместе. Нам было по пути, но Хуана жила совсем близко, и, не желая расставаться, мы свернули к набережной Малекон. Тот вечер был теплым, но со стороны Флоридского пролива дул прохладный ветер и доносился чудесный свежий запах моря. Помню, что этот запах вызвал у меня чувство голода.
На нее он так не подействовал.
— Я люблю море, — сказала Хуана. — Оно такое огромное, и мы практически не знаем, что в нем творится там, на глубине. Я слышу, что волны словно пытаются мне что-то рассказать, но не понимаю, что они говорят. И это заставляет меня думать, что, может быть, боги и богини все-таки существуют.
