Но самым черным из всех, настоящим принцем сумерек, был д'Амико. Марк уже не помнил его имени, в памяти сохранились только итальянское происхождение и крупная голова с черной шевелюрой, вечно полная идей. Вначале д'Амико учился играть на виолончели. Потом увлекся экзотическими струнными инструментами: перуанской гитарой, балалайкой, монгольской виолой… Ему казалось, что музыка обладает каббалистическими свойствами, что она может раскрыть тайный смысл вселенной. Марк вспомнил, как по утрам, на математике, он задавал себе вопросы: «Как выразить Зло? — шептал он. — Хроматизмом. Полутона выражают скольжение к Танатосу…» Или его страсть к уменьшенной квинте, так называемой «дьявольской квинте». Если д'Амико сочинял, то только «пагубные» серенады, оратории, посвященные «спектрам», или «богохульские» кантаты, изобиловавшие диссонансами и разрывами.
Д'Амико с готовностью соглашался участвовать в любом деле. Он все чаще выступал, всегда охотно готовил разные доклады. У Марка осталась в памяти картина — его друг стоит на сцене и, пока удивленный класс слушает финал Второго фортепьянного концерта Прокофьева, с надутыми щеками и поднятыми кверху руками изображает туманную дымку, покрывающую стаккато рояля. Или вот он, на уроке французского, читает доклад о Говарде Филлипсе Лавкрафте и, подняв указательный палец, повторяет, не сводя черных глаз с учительницы, словно она несет личную ответственность за то, о чем он говорит: «Лавкрафт был мусорщиком! Му-сор-щи-ком! Его никто никогда не понимал!»
Подростку удалось восстановить против себя всех, его ненавидели даже другие черные клавиши, за исключением Марка. Его нервозность, его непредсказуемое поведение, его абсурдные мысли вызывали непонимание и злость. Неприязненное отношение к нему усугублялось разными мелочами: если он смеялся, то всегда слишком громко, и при этом словно наполовину, внезапно обрывая смех. Если он пытался казаться забавным, он падал на бок и дергался, как капризный ребенок. У него было много странных привычек. Он носил ботинки из скверной кожи и никогда не застегивал на них «молнию». Высморкавшись, он всегда подолгу рассматривал свои сопли и только потом аккуратно складывал платок. Еще больше всех волновало, что д'Амико никогда не расставался с опасной бритвой — старой, с костяной ручкой, которую стащил у отца, парикмахера в Баньоле. Иногда его замечали в углу двора, медленно разрезающим страницы своей любимой книги — «Монах» Мэтью Грегори Льюиса. Юные богачки прозвали его «Джек-потрошитель».
