– Да мать его за ногу! – срываюсь я.
– Это все очень серьезно, старичок, – не унимается Казарин. – Накат на вас пойдет страшенный. Газета с твоей статьей уже на столе у министра обороны и у начальника Генштаба. В суд на вас подадут как минимум. А наш предвыборный актив просто свирепствует. Я как могу сдерживаю тут всех. Говорю: они отличные ребята, сами не знают, что сделали. Видимо, под чьим-то давлением…
– Какое, к черту, давление, Саня? – улыбаюсь зло. – У нас своя четкая позиция…
– Старичок, может, вас просто купили? – стреляет в лоб Сашка.
– Ты думай, что говоришь! – закипает во мне возмущение.
– Андрей, ты даже не представляешь, что тут творится! Такая грязь, такой ужас! Да еще вы со своим «Иудой»! Удар ниже пояса. Чтоб военная газета и так полоснула по генералу! Нам старики-ветераны звонят и возмущаются: «Хотели за Тугаева голосовать, а он, оказывается, проходимец!» Республика просто наводнена вашей газетой… Прошу тебя: больше ничего не публикуйте! Вы нас на дно пустите.
– Саня, хватит, я понял. Ты приедешь?
– Да, буду послезавтра. Встречай. Надо тетку проведать и надпись посмотреть на памятнике бабушке – Володя обещал доделать. Заодно поговорим. Привет шефу и девочкам-сестрам. Очень хотелось бы их увидеть, – уходит от политики Казарин, и я внутренне размягчаюсь: выборы выборами, а дружба дружбой.
– Девочек увидишь. Жду. Обнимаю.
Редактор сидит рядом и слушает наш разговор.
– Я тебе не говорил, но теперь скажу, – переводит дух шеф. – Утром звонил какой-то баран с кавказским акцентом, представился «патриотом республики» и сказал, чтоб ты гроб себе заказывал. Будь осторожен!
– Реакция естественная, – улыбаюсь. – Но ты понял, что наша торпеда утопила Тугаева?
– Не говори «гоп», – вздыхает редактор. – Я вот жду торпед в свои борта… Выборы злы, пройдут и козлы…
Казарин приехал, как и обещал. Полдня он рассказывал о предвыборной войне и довел нас до нервного истощения. Визит к тетке и на кладбище наметили на завтра.
– С отцом помирился? – спросил Сашка, когда мы расстались с шефом и я повез его домой.
– Нет, – признаюсь. – После того раздора в июне так и не общаемся. «Дай червонец; купи молока; что приготовить на ужин…» – вот и все разговоры. Никак не созрею до извинения.
– Баб водишь? – закидывает удочку Казарин. Ему до лампочки мои отношения с батей. Он думает о ласках для своего любимого тела.
– Понятно, – улыбаюсь я. – Гормон играет и зовет. Не волнуйся, сестер я предупредил. В девять часов подъедут. Но у Ольги, которая тебе полюбилась, критические дни. Будет третья сестра, которая замужняя учительница.
