– Пока я отсутствовал, никто не надумал? – обратился Грушин к сидящим за столом.
И тут случилось неожиданное. Валентин Борисюк промокнул салфеткой рот и, поднявшись со стула, громко и отчетливо сказал:
– Я.
Похоже, и для самого Грушина это стало неожиданностью. Артем же уставился на зама по рекламе тяжелым, пронизывающим взглядом. Сид перестал жевать.
– Скажите, пожалуйста! – покачала головой Прасковья Федоровна. – А на вид такой приличный молодой человек!
– А почему вы думаете, что я шантажист? – с вызовом спросил Валентин.
– Ну так признание же, – растерянно протянула писательница.
– Публично хотите покаяться или как? – нашелся наконец Грушин.
– Я хотел бы побеседовать с Андреем Алексеевичем наедине, – вздохнул Валентин. – Проконсультироваться.
– Пожалуйста, пожалуйста. Я затем и приехал. – И следователь со вздохом сожаления отодвинул тарелку.
– Итак, один решился, – подвел итог Грушин. – Я рад за тебя, Валентин. Теперь тебе станет легче дышать.
Борисюк побагровел и отошел к окну. Гости смотрели на него с откровенным любопытством.
– Ну-с, Даниил Эдуардович, и куда нам, так сказать, пройти? – Встал со стула следователь Колыванов.
– В соседнюю комнату. Это мой кабинет. Он небольшой, но удобный. Там вам будет комфортно.
– Прошу вас, – кивнул следователь Борисюку. – Пройдемте.
– А вы… Ничего не будете записывать? – с опаской спросил тот.
– Это не допрос. Доверительная беседа в приватной обстановке, и все. То есть, наоборот. Приватная в доверительной. А в понедельник вы наведаетесь ко мне в прокуратуру, и мы все зафиксируем. Оформим, как полагается, подпишем протокольчик…
Борисюк побледнел. Пошел было к двери, но у стола задержался, жалобно спросил:
– Водички можно? Что-то в горле пересохло.
– Да ради бога!
– Подсвечник возьмите, – посоветовал Грушин. – Тот, что на буфете. В кабинете тоже нет света.
Валентин послушно направился к буфету. И тут Артем вскочил и бухнул кулаком по столу. Так, что приборы жалобно зазвенели.
– Нет, это черт знает что! Я требую, Грушин, чтобы ты это прекратил! Требую наконец, чтобы включили свет! И я не заинтересован в том, чтобы признания делались кому-то постороннему! Я требую…
И он вдруг схватился рукой за сердце. Лицо Артема посерело, он осел на стул, Инга тут же кинулась к нему со словами:
– Тема, тебе плохо? Сердце, да?
Писательница и Кира тоже засуетились, а Сид посмотрел на бизнесмена с откровенным интересом. Как человеку, не имеющему проблем со здоровьем, ему было любопытно: что такое боль?
