. Хрущёв был своего рода промежуточной фигурой между старой партийной гвардией и «новобранцами 1937 года». В его сознании причудливо смешивались психологические качества и первой, и второй когорты партийных руководителей. С одной стороны, он сохранял черты, присущие старым большевикам: интернационализм, демократизм, приверженность духу партийного товарищества. Вспоминая о своём отношении к товарищам по партии в 20-е годы, он писал в мемуарах, что в то время «смотрел на вещи идеалистически: если человек с партийным билетом и настоящий коммунист, а не жулик, то это мой брат и даже больше. Я считал, что нас всех связывают невидимые нити идейной борьбы, идей строительства коммунизма, нечто возвышенное и святое. Каждый участник нашего движения был для меня, если говорить языком верующих, вроде апостола, который во имя идеи готов пойти на любые жертвы»
[101]>, [102]. Не случайно, что Хрущёв переходит здесь на религиозный язык: в партийных нравах и в сознании рядовых коммунистов, даже низовых аппаратчиков того времени, не знавших об аппаратных интригах, развёртывавшихся в партийной верхушке, было нечто от «первоначального христианства с его демократически-революционным духом»
[103].
С другой стороны, Хрущёв, оказавшийся в первых рядах партийных руководителей уже во время всевластия и культа Сталина, как бы предвосхищал психологические качества следующей генерации аппаратчиков, тех, кто занял посты, освободившиеся в годы великой чистки, и кто был воспитан в духе исключительной личной преданности «вождю». В мемуарах Хрущёв признавался, что в 30-е годы был «буквально очарован Сталиным, его предупредительностью, его вниманием, его осведомлённостью, его заботой, его обаятельностью и честно восхищался им» [104]. Именно такие «кадры» были нужны Сталину, который понимал, что подобной ослеплённости он не сможет встретить среди старого поколения большевиков. Как подчёркивал Троцкий, «Сталин никак не мог терпеть на ответственных административных постах людей, которые знали правду и которые сознательно говорили ложь в качестве доказательства своей верности вождю. К преданным, но знающим прошлое, Сталин относился, пожалуй, с большей враждебностью, с большей неприязнью, чем к открытым врагам. Ему нужны были люди без прошлого, молодёжь, которая не знала вчерашнего дня, или перебежчики из другого лагеря [105], которые смотрели на него снизу вверх, ему необходимо было полное обновление всего партийного аппарата»
