Правду говорят, что только перенёсший тяготы и невзгоды человек может знать, как тяжела беда, как гадко унижение, как дорога забота и помощь в тяжкую годину. Этот случай помог мне на всю жизнь усвоить закон жизни: нет маленьких и великих. Каждый человек — это целый мир, это доброта и сердечность, это отзывчивость и забота. Нужно только найти подход к человеку, и он откроет тебе такие богатства своей души, какие и не снились тебе.
* * *
На месте падения нашего самолёта была оставлена техбригада, а нас увезли на аэродром.
Нас на аэродроме не ожидали, и наше появление здоровыми и невредимыми произвело на аэродроме фурор.
Дело в том, что на поиски нашего самолёта была поднята авиация белорусского округа. Некоторые считали, что мы разбились. Когда нас не смогли обнаружить — многие стали склоняться к тому, что мы перелетели за границу. Заработало КГБ. От представителя КГБ отец и узнал о том, что мы не вернулись с задания, и сам лично включился в поиск. В аэроклубе в нашу измену не верил никто, и потому на третий день потихоньку справили по нас поминки. Говорят, есть такая примета: по ком при жизни справлены поминки, тот будет жить долго. Наверное, мне те поминки помогли: сколько лет после этого я пролетал, а до сих пор ещё жив.
Ну, а по случаю нашего возвращения в столовой накрыли столы, и пошёл дым коромыслом.
Тогда я впервые в жизни увидел своего отца пьяным.
Ни до этого, ни после я его никогда пьяным не видел…
* * *
Отец привёз меня домой и запер.
Запер в буквальном смысле этого слова.
Утром он уходил на работу, закрывал нас всех на замок и ключ уносил с собой. В обед он приезжал домой, открывал нас, потом снова до вечера закрывал. И так уже три дня. Идут полёты, сдаются экзамены на звание пилота, а я сижу взаперти на третьем этаже.
Наконец, я не вытерпел. Когда машина увезла отца на работу, я вылез в окно, долго, очень долго, прижавшись к стене и растопырив руки, по сантиметру передвигал ступни по узенькому карнизу и, наконец, добрался до водосточной трубы. Слезть уже по трубе на землю — это просто. Отряхнулся, огляделся — вроде никто не видел. Снял с шеи ботинки, которые болтались на связанных шнурках, обулся — и в райком комсомола с жалобой на отца, который мне не даёт свободно выбирать профессию. Не знаю, что и где говорили отцу, только пришёл он взбешённый, буркнул: «Живи, как хочешь! Больше я пальцем не шевельну, когда выгонят тебя из авиации!» Мне только этого и надо было. Я стал доказывать, что не выгонят, что закончу аэроклуб, поступлю и закончу лётное училище…
