Пленная воля | страница 31



ветер, стонущий в степи…
В женской ласке, в женских взорах
край родимый полюби.
Все узнал я, все изведал,
не однажды согрешил,
только родины не предал
и любви не изменил.
Не поймешь ты этой песни,
не запомнишь грустных слов…
Что желанней, что чудесней:
сны без сна? иль сон без снов?

Молитва девочки

Добрый, милый Боженька,
завтра дай мне встать
светлой и пригоженькой,
и помилуй мать.
Братика-касатика
взял ты в небеса:
подари за братика
козочку и пса.
Если небо хмурится,
не хожу гулять:
ах, позволь на улице
в дождик постоять,
и с дворовым мальчиком
в луже дождевой
покопаться пальчиком,
поиграть с водой.
Дай мне булку сладкую,
клейкий пирожок.
Отведи украдкою
ночью на лужок.
Там хочу со взрослыми
при луне бродить,
в лодке узкой веслами
по воде водить,
увидать русалочку,
лешего — в лесу
с бородой мочалочкой,
с шишкой на носу.
Отрасти мне волосы
черные, как смоль.
В юбке длинной в полосы
походить позволь.
Стану тотчас мамою,
деток заведу.
Сбрось мне с неба самую
яркую звезду.
Добрый, милый Боженька,
если буду пай,
укажи дороженьку
за реку, где рай.

«Я предал девственную Майю…»

Я предал девственную Майю,
чтоб в очи грешниц заглянуть,
и жизнью горькой искупаю
паденья сладостную жуть.
К тебе, навек недостижимой,
чей лик свободою зажжен,
стремлюсь, влюбленный и любимый,
в плену доступных дев и жен.
Так от измен иду к измене,
на блеск огня, сквозь едкий дым.
Но стоит всех земных мучений
блаженство знать себя живым.

Девочке

Из-под юбки приутюженной
панталончики видны.
Где ты, где ты, суженый?
Не прожди весны.
Быстро к годам год прибавится:
что не к счастью, то к беде,
и старухе здравица
не звучит нигде.
Рано девочке невеститься,
сиро в девках вековать.
В гроб один уместится,
двое — на кровать.
Не пора ль тебе, красавица,
чары девичьи познать?
Куклой позабавится
не дитя, а мать.

Обезьянья ложь

В светлом тереме — царица,
нежный лик румян.
И, дразня, ей строит лица
пара обезьян.
Знают все ее повадки,
каждый жест и взгляд.
На коленях, под лампадкой
так смешно стоят.
С уморительной ужимкой
морщат лоб и нос
и следят за синей дымкой
тонких папирос.
А когда ее лобзает
муж, от страсти пьян,
нежным ласкам подражает
пара обезьян.
Новый мир игрой творится,
лик с личиной схож.
И в душе таит царица
обезьянью ложь.

«Омут и трясина…»

Омут и трясина.
На лесной опушке
мэкает овца.
А в избушке
двое под периной,
на одной подушке
два лица.
Грязно и угарно,
сумрачно и потно,
ласки да пинки.
Лай навис над псарней,
и во мгле болотной
светят огоньки.
Вербная неделя,
в городе чухонцы,
в очаге — зола…
Не мели, Емеля,