Я прошелся последний раз по улице, прилегающей к станционным путям, мимо форта XVII, ворота которого были наглухо закрыты, и, как только последовала команда, занял место на нарах товарного вагона.
Поезд тронулся, медленно миновали Торунь и поехали по Польше, часто останавливаясь на станциях. Навстречу шли поезда с войсками, состоявшими из только что мобилизованных на службу солдат под командой молодых лейтенантов, одетых так же, как и солдаты, в ботинки с обмотками.
Шли на Запад и эшелоны с немцами, переселяемыми из Восточной Пруссии. На них, бывших врагов, было жалко смотреть. На станциях они высыпали из вагонов, исхудавшие, голодные, радовавшиеся каждому куску хлеба, который протягивали им бывшие военнопленные и «остарбайтеры», работавшие на них в качестве батраков еще совсем недавно. Поневоле вспоминалось: часто ли встречался мне во время плена немец, предложивший кусок хлеба? Такого мне видеть не приходилось.
Эшелон очень долго шел через Польшу. Была длительная остановка в правобережной части Варшавы Праге. Здесь в развалинах пристанционных построек был убит один из наших, выскочивший ночью из вагона набрать воды в котелок из-под крана.
Чем дальше на Восток, тем больше ощущалось неприязненное отношение к нам поляков. Вспоминая общение с ними в Холме, в Габловицах (Gabelndorf), при котором не проявлялось враждебности, я не мог понять причины этого. Только через много лет я смог понять, в чем тут дело.
В одном из вагонов была полевая кухня, так что во время пути нам ежедневно на остановках выдавали горячий обед, помимо сухого пайка и хлеба. Так что мы не только не испытывали голода, но и делились с тоже едущими на Восток, возвращающимися из Германии ранее угнанными туда женщинами.
Уже зимой пересекли границу. Сразу бросилась в глаза страшная нищета и разруха. На станциях поезд встречали женщины и дети, одетые в лохмотья, в надежде встретить кого-нибудь из своих. Расспрашивали нас, в тщетной надежде узнать что-либо. Несмотря на брань сопровождающих нас офицеров, подсаживали к себе в вагоны едущих куда-то попутчиков и подкармливали их.
Слушали их рассказы о начинавшейся в колхозах мирной жизни - о заработанных за лето трудоднях, на которые ничего не причиталось: весь скудный послевоенный урожай отобран. С приусадебных участков, единственных источников существования, требовалось уплатить натуроплатой огромные налоги, да еще и заем ...
