шлейфом болезни. «Видишь, что бывает, – говорил мой отец. –
Когда ослушиваются?»
« Что с ребенком? – спросила я у матери».
Она промедлила всего секунду. «О ребенке позаботятся».
Но она имела в виду совсем не то, о чем подумала я.
Одежда лаборантки настолько велика мне, что я сразу же ощущаю
себя девчонкой, надевшей старое мамино платье. Но я уверена, что
это сработает. Я не тороплюсь. Хорошая история требует пошагового
продвижения и обдуманности. Я не спеша надеваю на лицо
небольшую медицинскую маску и натягиваю резиновые перчатки.
Затем запираю дверь, прежде чем выскользнуть в коридор. Нельзя
допустить, чтобы кто-нибудь, войдя, обнаружил свернувшуюся на
линолеуме лаборантку, мирно сопящую во сне.
Я цепляю ее удостоверение себе на грудь, зная, что никто не станет
проверять. Дайте людям в общих чертах то, чего они жаждут: главных
героев и интригующую завязку.
И, конечно же, кульминацию. Хорошая история всегда нуждается в
кульминации.
Никто из хоумстидеров не стал винить меня в том, что Вор сбежал –
чего я очень опасалась особенно после того, как они заметили, что с
кухни пропал нож. Все пришли к выводу, что Вору каким-то образом
удалось вырваться из плена, развязав путы, и украсть нож, прежде
чем улизнуть. Сторонники радикальных мер – таких, как убийство
пленного – злорадствовали; они утверждали, что он обязательно
вернется прирезать нас во сне, что теперь придется постоянно
следить за припасами. Что нам следовало прикончить проклятого
Стервятника, когда была такая возможность.
Я чуть было не проговорилась. Я бы призналась, но мне было
слишком страшно вновь оказаться одной в Дебрях, изгнанной из
группы.
Вор пообещал вернуться пополудни, но день заканчивался; к тому
моменту, когда хоумстидеры завершили обход, а дыхание Блу жутким
хрипом раздавалось у нее в груди, я поняла, что он соврал. Он не
вернется, и Блу умрет – и это будет моя вина. Я не могла заплакать,
потому что, будучи еще маленькой, я приучила себя никогда этого не
делать. Плач бесил моего отца, так же, как и смех – слишком громкий;
он взрывался от ярости, если видел, как я улыбаюсь еще над чьей-то
шуткой, кроме его, или если я была счастлива, когда ему было
грустно, и наоборот.
Помню, как Ла сидела с Блу, пока я выходила подышать свежим
воздухом, хотя я знала, что она считает это бесполезным.
Окружающие вели себя со мной так, словно я была заражена какой-то
страшной болезнью, или, сдетонировав, точно шрапнель, могла
распасться на мелкие кусочки. Вот, что было хуже всего: осознание
