- Сюда, мэм, пожалуйста, – она цепко хватает меня за руку. Я
чувствую запах ее пота, перемешавшийся с ароматом духов. Она
быстро уводит меня прочь от ресепшена – подальше от доктора
Говарда Риверса с его проверкой – чтобы я не могла никоим образом
навредить или помешать работе клиники. Мы проходим через
несколько двойных дверей и, наконец, оказываемся в длинном белом
коридоре. Я ощущаю всплеск возбуждения, легкий скачок адреналина,
как и каждый раз, когда все идет по плану. Свободной рукой я
нащупываю у себя в правом кармане кусок тряпки и маленькую
бутылочку и откупориваю ее большим пальцем. Содержимое
выливается на ткань, пропитывая ее. Ацетон, отбеливатель, и тепло.
Не так хорош, как хлороформ, но тем не менее.
- Доктор осмотрит вас через минуту, – говорит мне лаборантка. Она
пыхтит от напряжения, когда тянет меня вперед. Она буквально
вталкивает меня в маленькую смотровую комнату и останавливается,
держась за дверную ручку и тяжело дыша – ее грудь вздымается под
больничной униформой. – Если вы подождете здесь…
- Ненавижу ждать, – я делаю шаг вперед и зажимаю ей рот тряпкой.
Она грузно падает вниз, когда ее тело обмякает.
Развяжи меня. Я помогу тебе.
Эти слова засели у меня в голове: насмешка и обещание. Я не
думала, что могу доверять ему. Это было бы предательством –
Грэндма и прочих хоумстидеров, принявших нас с Блу. Если бы меня
поймали, если бы Вор обманул нас – мне бы пришлось заплатить за
это. Возможно, меня бы связали и бросили в изолятор, пока
остальные обговаривали мою дальнейшую судьбу.
Но Блу не становилось лучше.
Я была так напугана – напугана всем, что происходит – маленькая
костлявая соплячка, принявшая необдуманное решение сбежать и не
знавшая, что ей делать дальше. Мой отец всегда говорил, что я
глупая, жалкая неудачница. И тогда, быть может, он был прав.
Я знала, что Вор ничего не боялся: я была уверена в этом. Не боялся
ни меня, ни других хоумстидеров. Ни даже смерти.
Когда Блу стала захлебываться кашлем и сипеть во сне – и секунд на
десять перестала дышать перед тем, как сделать вздох – тогда я
стащила с кухни нож и принесла его в изолятор. Мои руки тряслись. Я
помню это, потому что тогда думала о маминых руках – как она
перебирала столовое серебро, и как ее ладони порхали, точно птицы.
Интересно, думала ли она обо мне, когда я сбежала?
Была глубокая ночь. Все спали: теперь, когда вор был пойман, даже
сам Грэй не беспокоился о патрулировании.
Улыбка Вора, точно лезвие серпа, блеснула в темноте. Я села на
