— Всюду чувствуется Рождество, — и развесил в саду на елке электрические гирлянды.
Пока Бенедикта не было, я опоясала дверь его комнаты широкой красной лентой из крепа с огромным бантом, прикрепив на него табличку «Тебе от меня!». Это было очень забавно и намекало, что комната — мой подарок Бенедикту.
Вручение комнаты состоялось перед праздничным ужином, сразу после прихода Мерседес. Она поставила на столик с инкрустацией коробку с подарками и сказала:
— Все от моего ненаглядного, — но сразу распаковывать не стала.
Прекрасно. Не давая ей возможности испортить мое шоу, я предложила распаковать мой подарок Бенедикту. Я сама просто сгорала от нетерпения.
Бенедикт торжественно разрезал красную ленту на двери, и мы вошли в мой подарок. Все сияло, и Бенедикт в том числе.
— Обалденно, — повторял он то и дело. Он был по-настоящему растроган. — Обалденно, киска. Спасибо тебе. — Нора не преминула заметить, что комната выглядит чересчур казенно. — Она обалденная, — опять произнес Бенедикт.
Мерседес сказала, что ее квартира выглядит так же, только она повсюду расставила шикарную дубовую мебель и очень дорогие ковры ручной работы, привезенные из Финляндии. Мне было не ясно, как в таком случае квартира могла выглядеть так же. Я показала на фотографии комнат до ремонта.
— Это на память.
Бенедикт расхохотался, увидев на снимках потолок из планок в оранжевую и синюю полоску и обклеенный фольгой шкаф. Мерседес, склонив голову набок, разглядывала фотографии с пыльно-зелеными обоями и грязными, цвета испражнений, половицами и наконец задумчиво произнесла:
— Все выглядело таким вечным.
— Так красиво, как сейчас, не было никогда, — решительно заявил Бенедикт.
— Это была безумная работа, — сказала я.
— А помнишь, Бенедикт, какую безумную работу ты проделал, когда раскрашивал кучу дощечек в оранжевый и синий цвета и наклеивал их на потолок? — встряла Нора.
— Я так рад, что они наконец исчезли, — ответил Бенедикт и поцеловал меня.
Нора и Мерседес промолчали.
Вручение остальных подарков состоялось лишь после фаршированного гуся. Нора без умолку тараторила о старом семейном рецепте его приготовления. Потом, не давая никому вставить слово, Мерседес говорила о политической ситуации в тех странах, где они с поклонником проводили свой отпуск. Когда я снова заговорила о своих красивых комнатах, она сказала, что все это очень модно, а значит, завтра устареет! Немыслимо! Если что-то сделано действительно оригинально и творчески, разве оно устаревает? Но как объяснить это тому, кто живет среди мебели из дуба и ручных ковров? Безнадежно. Мерседес продолжала свой треп о том, как безмерно она страдает от постоянного одурачивания народа. Лично я никак не могла одобрить гуся, поскольку он был нафарширован не каштанами, а помидорами, что я тоже сочла за одурачивание. Но, конечно, не сказала этого вслух.
