— Мне бы хотелось еще немного кофе, — сказала я наконец и потом добавила: — Я приготовлю сама, ты мне только скажи, где у тебя кофе, Нора. — Так! Одолела! Назвала ее по имени! В самый первый день. Лед тронулся. Я улыбнулась ей.
— Все слева внизу в кухонном шкафчике. Только не бери чай в красной упаковке, он хранится специально для Меди. Это ей привез один из ее поклонников из Лондона.
Я с должным благоговением смотрела на красную упаковку с чаем, нашла фильтр и смятую пачку кофе. Там было пять или шесть зерен. Этого могло бы хватить от силы на одну чашку. Чтобы скрыть свое разочарование, я спросила:
— Ты каждый раз мелешь свежий кофе?
— Разумеется. Бенедикт считает, что выдохшийся порошок и свежесмолотый кофе — это небо и земля.
— Да, — согласилась я, хотя у нас с ним молотый кофе при том количестве, которое мы поглощаем, никогда не успевает выдохнуться. — Я пойду и куплю кофе, здесь уже не хватит Бенедикту на завтрак.
Нора объяснила мне, как найти булочную: двумя улицами дальше, там всегда есть свежий кофе, и булочки к завтраку она тоже там покупает. Я была рада прогуляться по утреннему солнышку. Все здесь дышало таким покоем.
Наша улица состояла из небольших домов постройки пятидесятых годов — на одну или две семьи, — с черепичными крышами. Кухонные окна и входные двери были забраны типичными для тех лет решетками — три диагональных прута, пересеченных кругами разной величины или прямоугольниками. На следующей улице дома более старые и уже четырех-пятиэтажные. Это была торговая улица. Я миновала три галантерейных магазинчика, парикмахерскую, два магазина подарков, три отделения банка, хозяйственный, две лавочки с модными украшениями, продовольственный магазин, аптеку, двух ювелиров, салон с претензией на модные тряпки — ничего особенного, зато не слишком дорого. Все как везде, жить можно.
Я купила полкило кофе в зернах. Если мать Бенедикта, то бишь Нора, считает, что лучше молоть каждый день — ради Бога, из-за таких пустяков я не собираюсь спорить. Еще два куска пирога, которые я тут же уничтожила, потому что была зверски голодна.
В моей сумочке лежал коричневый конвертик с восемью тысячами марок, которые отец сунул мне как компенсацию за ремонт его квартиры. Восемь тысяч марок за мою мебель, встроенные шкафы, все потраченное время. Кроме того, за эти деньги он получил высокое кресло, которое я купила у своего антиквара и сама отреставрировала. Теперь оно стояло в его кабинете. Его немыслимо было оставить на разрушение Сольвейг.
