Последние слова вывели Кортни из себя, а дурацкое имя «Малыш», которое он вставлял в любую фразу, лишь увеличивало ее раздражение. Ей хотелось заставить Джерета Кэлхоуна хотя бы относиться к ней всерьез, если уж не удалось внушить ему ни капли уважения.
— Отпустите мою руку.
— Останьтесь еще минуту.
— Я думаю, что мне лучше уйти, если вы так любите одиночество.
— Время от времени мне нравится бывать в маленьких компаниях. Вы хотите есть?
— Нет, не хочу, но могу поискать что-нибудь для вас.
— Ладно. Так хочу есть, что, наверно, мог бы сожрать и вашего сокола. — Кортни была ошарашена, а хозяин засмеялся.
— Это совсем не смешно.
— Почему? Парочку раз откусить от вашего Эбенезера — и все. Откуда, кстати, у него такое странное имя?
— Вам не нравится имя «Эбенезер»? А почему вашу собаку зовут «Адмирал Берд»?
— Мне кажется, «Адмирал Берд» ему очень подходит. В этом имени есть сила и достоинство. Начинаешь вспоминать о белом снеге, зиме… А Эбенезер?
— Он любит припрятывать мелкие вещички.
— А, тогда он Скряга. Это ему больше подойдет. Разве соколы прячут разные предметы? Может быть, он таскает цыплят?
— Я вижу, что мы по-разному понимаем чувство юмора, мистер Кэлхоун.
— Хотите сказать, что его у вас нет вообще?
Это замечание больно укололо Кортни, возможно, потому, что для нее это был щекотливый вопрос. Ей всегда хотелось легче относиться к жизни и быть более раскованной. Она холодно ответила:
— Эбенезеру нравятся блестящие металлические штучки: пуговицы, монеты, оловянные ложки. Все это он собирает в своем домике.
— Этот ваш сокол — престранная птица. А как вы его ласкаете? Берете в руки?
— Конечно, нет. Он прилетает и садится на подоконник в кухне, и я беседую с ним, и… — Увидев смеющееся лицо Джерета, Кортни осеклась и замолчала.
— Пойду посмотрю, что там у вас есть из еды.
Она легко нашла кухню. Застекленные дубовые шкафы и полки сплошь были заставлены пустыми кастрюлями, цветочными горшками, старыми вазами, завалены газетами и садовым инструментом. Довершая беспорядок, над столом висел еще один абажур, сотворенный из колеса тележки. Занавески на окнах порыжели. И только одна стена была украшена строем блестящих медных кастрюль. Но несмотря на кавардак, пыльных углов и грязной посуды здесь не было. Дом Джерета Кэлхоуна был «чисто» захламленным.
Снаружи доносилось завывание холодного северного ветра. Кортни подумала о своем сыне Райане и забеспокоилась, тепло ли он оделся в школу и не замерзнет ли по пути от автобусной остановки до дома. Она вспомнила его огромные серые глаза, светлые волосы, постоянно выбивающиеся из-под красной шерстяной шапочки, худую фигуру в джинсах и голубой парке. «Да нет, подумала Кортни, пожалуй, он не должен замерзнуть».
