Некоторое время назад они выяснили, что «их» скамейка была поставлена в парке друзьями некой Анны Фьоретти после ее «безвременной кончины». Кэтрин уже говорила об этой неизвестной им женщине как о хорошей знакомой.
— Представляешь, как приятно было бы нашей Анне знать, что именно на ее скамейке мы встретили друг друга. И даже, даже… впервые поцеловались тоже здесь, — лукаво хихикнула она.
— А вдруг она была старой брюзгой и ханжой? — поддразнил свою спутницу Роберт.
— Как ты можешь так говорить о покойной! — притворно возмутилась Кэтрин и шлепнула его по плечу перчаткой. — Она была замечательной теткой! — убежденно заявила она.
Они присели на скамейку, и Роберт нежно привлек Кэтрин к себе.
— Не грусти! — будто прочитав его мысли, сказала она.
— Но ведь нам придется некоторое время не встречаться, а потом… — взволнованно произнес Роберт.
— Все будет хорошо. Подумай, сколько времени мы жили, вообще не догадываясь о существовании друг друга! Представляешь, ты не знал, что есть я, а я даже не думала, что когда-то встречу тебя… А тут какие-то десять — двадцать дней.
— Мне уже кажется, что все, что было до нашей встречи, было не со мной. Я теперь другой. У меня есть ты. — Он провел рукой по ее спине от талии до шеи и нежно растрепал ей волосы. Она немного отстранилась, потом прижалась к нему плечом и тихо спросила:
— Думаешь, нам уже пора идти ко мне? — В голосе ее звучало озорство, смешанное с чувственностью, только у Кэтрин слышал Роберт подобные интонации девчонки в голосе опытной женщины.
— К тебе? — спросил он.
— Да, до меня поближе, да и соседей нет. — Она улыбнулась, уже поднимаясь со скамейки, Роберт лишь успел ухватить ее за край куртки, встал и обнял за плечи.
— Пойдем, — сказал он, думая о том времени, когда он не знал Кэтрин, как о какой-то пустой, другой жизни.
Уже вечерело, наступали нежные осенние сумерки, и, войдя к Кэтрин, они не стали включать свет. Прямо у порога Роберт порывисто обнял любимую, но она быстро выскользнула из его объятий, не выпуская его руки, повлекла за собой в комнату. На ходу снимая с себя одежду, они добрались до постели…
Тело Кэтрин было знакомо Роберту до мельчайших изгибов, оно раскрыло все свои секреты его настойчивым губам и нежным рукам, он исследовал его, изучал и теперь мог своими чуткими пальцами, как скульптор, лепить ее наслаждение. Она была одновременно пылкой и мягко-податливой, нетерпеливой и кроткой, способной лишь несколькими прикосновениями разбудить его чувственность. Об одном только она попросила в самый первый их раз, когда они только поцеловались. Она сказала, что часто, занимаясь любовью, она плачет. Слезы просто текут, помимо ее воли, говорила она, пожимая плечами, такова реакция организма на наслаждение, она ничего не может поделать. Она очень просила Роберта не дотрагиваться до ее лица, не целовать его, потому что стеснялась своих слез и боялась, что ей будет неприятно, если он почувствует их. И он никогда не делал этого…
