— О! — покачал головой Николаев. — Пожалуй, нам придется пить не воздух. Мы немедленно идем ко мне, я должен спасти вас от простуды! — Он улыбался, улыбнулась и Настя. Именно в этот момент она поняла, что переступила грань, разделяющую жизнь на «до» и «после» любви.
Николаев жил недалеко от университета, в старом доме, где в подъезде постоянно пахло сыростью и кошками. Прихожая его квартиры показалась Насте огромной. Гардероб, стоящий у стены, низкий диванчик у самой двери, стойка для зонтиков и обуви — все вещи были старинными, но прекрасно отреставрированными. Настю удивило, что даже здесь, в прихожей, стоял изумительный аромат свежемолотого кофе. Все ее чувства резко обострились, она чувствовала малейшие нюансы запахов и звуков чужого жилища. Нервы девушки были напряжены, сердце билось неровными толчками где-то у горла. Хорошо, что Николаев молчал, Насте казалось, что сейчас она не смогла бы произнести ни слова.
Скинув пальто и быстро сняв с Насти куртку, Николаев начал стягивать с девушки промокший ботинок вместе с носком. Потом, прямо тут же в коридоре, растирая ладонями замерзшую и мокрую Настину ступню, он прикоснулся губами к ее пальчикам, на которые фиолетовыми разводами полинял промокший носок. Настя непроизвольно откинула голову назад и застонала от нахлынувшего на нее болезненного наслаждения, скорее душевного, чем чувственного. Николаев подхватил девушку на руки и бесконечно долго нес по квартире, из комнаты в комнату, пока не опустил бережно на широкую кровать.
Настя плохо помнила, как они в первый раз занимались любовью. Слова, которые Николаев шептал ей тогда, и его неспешные, умелые ласки доставляли почти одинаковое физическое наслаждение. Потом они со Стасом — уже со Стасом, а не с профессором Николаевым — пили глинтвейн и смеялись надо всем подряд. Настю очень развеселил старый кот, который, видимо, зашел в спальню в самый разгар любовной игры и теперь, усевшись с хозяйским видом возле кровати, уставился удивленным взглядом на обнаженную гостью. Потом влюбленных развеселила странной формы сосулька за окном, капли с которой сбивали их с ритма. Но больше всего Настю рассмешило то, что она так и осталась лежать в одном, но зато сухом, носке.
Так начиналась история Насти и Стаса, таким было утро их любви, которое всегда прекрасно. Начало любви — пора, прекрасная своим равновесием, а вернее, равенством. Из двоих еще нельзя выбрать победителя и проигравшего, лидера и ведомого, уступающего и настаивающего. Ни в ком нет усталости или снисходительности, жалости о былом или откровенной скуки. Подобное, вместе с сопряженными с ним переживаниями, присуще уже более поздней стадии отношений. В начале же влюбленные во всем идут вровень, раскрывая себя и узнавая другого.
