После того как они умчались от дома Стоны, крышка похожего на гроб ящика была откинута, и тот человек, снова надевший маску, угрожая Стоне револьвером, велел ему не сопротивляться. В ушах Стоны все еще отдавался звук выстрела. Он все еще чувствовал, как рука похитителя сжимает его горло. И он все еще четко помнил лицо этого человека — крупное, мясистое, с маленькими глазками и грубой кожей. Глубокие поры вокруг носа и почти бесцветные губы.
Стона знал этого человека. Он видел его раньше, и не один раз, только без бороды. А сейчас, когда тот заклеивал ему глаза и рот клейкой лентой, Стона вспоминал звук выстрела и то, как этот человек стянул с себя маску. Он был уверен, что знает его. Человек надел на Стону наручники, обвязал ноги — щиколотки и голени — клейкой лентой; потом Стона почувствовал, что крышку снова закрыли.
Фургон остановился. Мужчина и женщина двигались по фургону, хлопали двери. Потом все смолкло. Стона слышал голоса снаружи, слышал, как отъезжают машины. Фургон стоял на парковке.
Прежде чем они поехали дальше, прошло какое-то время. Крышка ящика открылась, легкие наполнились свежим воздухом, сквозь щелку под клейкой лентой, закрывавшей глаза, просочился свет. На этот раз — женщина, запах ее духов напомнил ему, как он когда-то бегал в «Си-ви-эс»[13] — купить поздравительную открытку или флакончик аспирина. Он слушал, как ножницы разрезают рукав его пиджака, затем сорочки, потом рукава были подняты выше локтя. Женщина обрабатывала его рану, прикасаясь чем-то холодным, оно шипело, попадая на тело. Она замотала ему руку марлей и похлопала по ней, когда закончила это делать. «Ну вот и все!» — сказала она ласково, будто всего-навсего положила прохладную влажную салфетку ему на лоб и вынула у него изо рта термометр. Стона понадеялся от всей души, что, когда ее арестуют и приговорят к тюремному заключению, когда тюремный надзиратель закончит ее насиловать и она будет истекать кровью, этот надзиратель, оттолкнув ее ногой, ласково скажет: «Ну вот и все!»
Потом крышка ящика над Стоной снова захлопнулась. Он лежал, связанный, внутри ящика, его тело содрогалось от движения по скоростному шоссе. Дыра в руке разрасталась под повязкой с каждым подскоком фургона, с каждым его наклоном. Стона замерз. В ящике было холодно, как в морозилке. Он не мог даже как следует вдохнуть окутывавший его холодный воздух. Клапаны сердца у него в груди похрустывали, словно захолодевшие костяшки пальцев. Кровь во всем его теле шипела от холода и сочилась сквозь тонкую марлю, обернутую вокруг раненой руки. Рука пульсировала. Инфекция. Она распространится выше локтя, до самого плеча. Ампутация. В ящике вместе с ним был заперт вопль, разросшийся до таких размеров, что Стона мог разглядеть его даже во тьме. У него слишком слабое сердце. Неужели он вот так и умрет, связанный, в этом ящике? Сердце его сжалось сильнее. Клейкая лента прилипла к векам, оттягивая их от глазных яблок, которые пересыхали, которые он никак не мог увлажнить, даже дико, безумно вращая глазами. Безумие. Если бы только его вырвало! Он начал бы давиться, задыхаться, и им пришлось бы его освободить…
