Надеюсь, Вы мне простите, что я вчера вечером живо вмешался в разговор об изобразительных искусствах, хотя мне и недостает наглядного представления о них, и все, что я в этой области знаю, ограничивается некоторыми литературными сведениями; ибо из моей реляции Вы усмотрите, что я позволил себе говорить только о всеобщем и свое право участвовать в беседе основал лишь на некоторых своих познаниях в области античной поэзии.
Не буду отрицать, что тон, который гость принял в разговоре с моим другом, меня возмутил. Я еще молод и, может быть, иногда возмущаюсь излишне, а потому тем менее заслуживаю титул философа. Слова противника задевали за живое и меня, ибо если знаток и любитель искусства не может отказаться от понятия красоты, то философ тем более не должен допускать, чтобы идеал причислялся к пустым порождениям рассудка.
Что же касается общей нити и содержания нашей беседы, то, насколько мне помнится, она протекала следующим образом.
Я. Разрешите и мне вставить словечко!
Гость(не без оттенка презрительности). Весьма охотно, но, если только возможно, — не о призраках.
Я. Я могу сказать кое-что о поэзии древних, в искусствах я недостаточно сведущ.
Гость. Очень сожалею! Тогда нам трудно будет сговориться.
Я. И все же все изящные искусства находятся в близком родстве между собой, и поклонникам различных искусств следовало бы понимать друг друга.
Дядюшка. Давайте послушаем!
Я. Древние трагические поэты поступали с материалом, который они обрабатывали, совершенно так же, как художники и скульпторы, если, конечно, эти гравюры, изображающие семейство Ниобеи, не окончательно отклоняются от оригинала.
Гость. Они, конечно, сносны и дают хотя и несовершенное, но довольно верное понятие об оригиналах.
Я. Ну что ж, тогда мы можем взять их за основу.
Дядюшка. Что вы хотите сказать о поведении древних трагиков?
Я. Они весьма часто, особенно в раннюю пору, выбирали невыносимые сюжеты, ужасающие события.
Гость. Вы находите невыносимыми древние сказания?
Я. Разумеется! Приблизительно в той же мере, как и ваше описание Лаокоона.
Гость. Вы, стало быть, находите его отвратительным?
Я. Простите меня! Разумеется, не ваше описание, а описываемое.
Гость. Следовательно, произведение искусства?
Я. Ни в коем случае. Но то, что вы в нем усмотрели, сказание, рассказ, остов, то есть то, что вы называете характерным, ибо если Лаокоон предстал бы перед нашим взором таким, как вы его описали, он бы заслуживал, чтоб его в тот же миг разнесли на куски.
