Размышляла Милдрэд и о епископе. Конечно, он оказал ей услугу, но, вспоминая его настойчивость, она все больше склонялась к мысли, что хитрый прелат вертел ею, как хотел. И теперь клятва обязывает ее молчать обо всем случившемся, и даже своим родным и близким она не может поведать, какую роль в ее судьбе сыграл Юстас Блуаский.
Хотелось плакать. Пережив в последние дни столько волнений, она чувствовала себя слишком усталой.
Дороги казались неспокойными. Несколько раз путники видели вереницы вооруженных всадников, направлявшихся в сторону Оксфорда. Милдрэд каждый раз вздрагивала, опасаясь, что во главе любого из этих отрядов может оказаться принц Юстас. Когда однажды какой-то мрачный воин в шлеме с широким наносником откинул занавески носилок и оглядел путников, у нее чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Однако обошлось без неприятностей.
Аббат Френсис осенял себя крестным знамением.
— Опять война, опять наши парни будут удобрять своею кровью землю, а из колодцев будут вытягивать детские трупики.
И, повернувшись к спутницам, добавил:
— Нам лучше съехать с большого тракта, так как эти вояки ничем не лучше обычных разбойников. Увы, пока король воюет с главными врагами, его вассалы творят бесчинства, пользуясь попустительством властей.
И впрямь, в стороне от большой дороги местность уже не выглядела такой зловещей. Люди стремились селиться под покровительством монастырей, ибо священнослужители не участвовали в этой войне. Более того, когда селения и даже замки пустели, обители множились, ибо творившие бесчинства феодалы, стремясь искупить грехи, возводили монастыри и церкви. Да и нападениям монастырские земли подвергались куда реже.
Этот путь запомнился Милдрэд как переезд от одного монастыря к другому. Они прибывали уже в сумерках, отстаивали службу, потом ужинали и укладывались спать. Потом подъем еще до восхода солнца, езда до полудня, когда мулам надо было передохнуть, а потом опять дорога, и к вечеру снова остановка в какой-нибудь обители, молитва, ужин, сон.
Постепенно душа Милдрэд стала успокаиваться. Она уже с умилением вслушивалась в песню дроздов в пенящемся цветами боярышнике, смотрела, как красиво покачиваются сережки на ветвях орешника, любовалась оплетавшими придорожное каменное распятие вьюнками. Откуда-то долетали звуки свирели пастуха, и молодые прачки весело смеялись у речной заводи. Мир по-прежнему был прекрасен, что бы ни творили люди. Ради этого хотелось жить.
