Сломленная его напором, Милдрэд поклялась во всем. Да, никогда и никому она не скажет ни слова об этой истории, даже на исповеди обязана будет молчать, и только епископ Генри, если понадобится, имеет право освободить ее от этой клятвы.
Когда все было кончено, Генри облегченно перевел дух, даже по-отечески поцеловал в лоб поднявшуюся с колен девушку.
— Все. Теперь отдыхайте. Завтра утром за вами придут.
И, уже шагнув к двери, вдруг о чем-то вспомнил и повернулся.
— Надеюсь, вы не осмелитесь покидать стены госпиталя? Учтите, люди принца Юстаса еще в городе, и уж Хорса разыскивает вас, как натасканная ищейка. Вы ведь достаточно разумны, чтобы не попадаться ему на глаза?
Увидев прежний страх на ее лице, он едва смог сдержать улыбку. Но дело сделано, он завязал последний узелок на этой проблеме и теперь может со спокойной душой отправляться на пир в Уолвеси.
Настоятель Хомондского аббатства отец Френсис был худым сутулым человеком с лицом аскета, а приоресса Уилфрида оказалась морщинистой старушкой с удивительно ясным взором. К своей попутчице они отнеслись по-отечески приветливо, но девушка была так подавлена и молчалива, что пытавшиеся было разговорить ее спутники вскоре оставили свои намерения.
Они выехали затемно и по широкой Стокбрижской дороге направились на север — в широких конных носилках, затемненных плотными шторами и запряженных крепкими коренастыми мулами. Сопровождали их пятеро внушительных охранников в обшитых бляхами кожаных доспехах, в желудеобразных шлемах, с длинными копьями в руках — с таким эскортом путникам нечего было опасаться.
В пути Милдрэд почти не прислушивалась к негромкой беседе отца Френсиса и матушки Уилфриды. Замкнутая и молчаливая, она сидела в углу носилок, опустив на лицо капюшон своего почти по-монастырски строгого одеяния, и вспоминала все, что с ней приключилось. Теперь, предоставленная самой себе и имеющая возможность спокойно поразмыслить, она понимала, что во многом и впрямь есть ее вина. Она вела себя с Юстасом, будто с обычным человеком, не принимая во внимание того, какой властью он наделен. Добрый отзыв о нем ее отца заставил девушку видеть в нем обычного поклонника, не более. Но теперь Милдрэд отчаянно хотелось верить, что принц больше не вспомнит о ней. Ибо если вспомнит… От этой мысли ей делалось тошно. Нет, под защитой монастырских стен она будет сидеть тихо, как мышка, и Юстас никогда не узнает, где она укрылась. Какое счастье, что она не обмолвилась при нем о монастыре в Шрусбери!
