Она отвела взгляд в сторону, будучи не в силах ответить ему с той же искренней нежностью и любовью, взглянула на окно ординаторской и вдруг увидела Грабова, прилипшего раскаленным взором к верхней створке окна, потому что нижние были задернуты белыми занавесками. Темно-коричневый круг его лица с горящими черными глазами заставил ее вздрогнуть и оцепенеть. И в тот же миг оно исчезло. Кузовлев, посмотрев туда же, никого не увидел, удивился, не поняв, чего испугалась Алена.
— Там кто-то был?
— Нет, мне показалось, — прошептала она.
Она вдруг отчетливо поняла, что Грабов не оставит ее в покое и всеми способами заставит к нему вернуться. Его устраивала даже такая, не зримая ни для кого война между супругами, лишь бы Алена жила в его доме и для всех считалась его женой. Он тоже знал, что долго жена на баррикадах не протянет, что принцип «стерпится — слюбится» рано или поздно возьмет свое, и вот тогда она будет целиком принадлежать ему, и Петр возьмет свое в схватке со строптивой бабьей натурой. А война его пока устраивала: он привык жить в блиндажах и землянках, неделями носить одну и ту же рубаху, терпеливо выслеживая бандитов. И это обострение, ее попытка уйти от него придали ему новые силы, он снова двинулся по следу, выследил противника, и теперь, забившись в укрытие, бывший сержант обдумывает стратегию и тактику своих военных действий: с кем и как.
И что теперь? Опять сдаться на милость победителя? Последний только этого и ждет и наверняка будет выдвинут тот же довод: вернись, и я его не трону. Сколько можно ее шантажировать, пить из нее кровь?
— Я бы хотел, чтобы ты с дочерью переехала ко мне, — помолчав, неожиданно предложил Кузовлев. — У матери он тебя не оставит в покое. Станет приходить, а то, чего доброго, и угрожать. И этому будет способствовать неопределенность твоего положения. Вы как бы поссорились — и ты решила временно пожить у матери. А если переедешь ко мне, то тут все ясно и твое решение серьезно. Я, естественно, не хочу тебя торопить, ты сама должна все хорошенько обдумать, но так, мне кажется,будет лучше, и Грабов, я уверен, смирится. А через полгода найдет другую. Бабы тоже таких брошенных мужиков любят! Когда он ничей да неженатый, то боязно, а когда брошенный, обиженный, то почему бы не утешить да к рукам не прибрать!
— Да ты философ! — усмехнулась она.
— Ты меня еще не знаешь!
Станислав Сергеевич усмехнулся, достал фляжку, которую приобрел за то время, когда они не общались, или подлая Римка успела подарить, плеснул себе в кофе коньяку, предложил и ей, но она отказалась. Хирург вытащил сигарету, закурил, поднялся, чуть приоткрыл форточку, чтобы вытягивало дым.
