Кто радует или страшит всякую тварь, как-нибудь да посмотрит на нас - или радостно, даруя нам дивную славу, или горестно, ввергая нас в неизлечимый стыд. Я недавно читал, что главное - как мы думаем о Боге. Господи, да нет же! Самое главное - как и что о нас думает Бог. То, что мы о Нём думаем, вообще неважно, если не связано с тем, что Он думает о нас. Мы знаем, что "предстанем" перед Ним, и обетование славы значит, что, как это ни удивительно, кто-то из нас пройдет испытание, выйдет из него с честью, угодит Богу, не только вызовет жалость, но и доставит радость, как доставляет ребенок - отцу, картина - художнику. Ум и воображение не могут выдержать такого бремени; но это и есть бремя нашей славы.
Теперь посмотрите, что случилось. Если бы я не принял понятие славы, которое так властно предлагает мне Писание, и держался бы за свою смутную тягу к блаженству, я не увидел бы, чем она связана с Божьим обетованием. Но я пошел вслед за самым странным и даже скорее непривлекательным, что нашел в священных книгах, и, к великому своему удивлению, вижу теперь ясно эту связь. (Отвлекшись от своих хотений, я понял, чего же хотел.)
Пытаясь описать наше туманное стремление, я забыл об очень важном его элементе. Когда видение гаснет, музыка обрывается, пейзаж теряет волшебную силу - мы чувствуем то, о чём Китс>{4} сказал: "И возвращаешься сюда, к себе". Вы знаете, о чем я говорю. Нам казалось минут пять, что мы в другом мире; и вот мы - только зрители. Нас не приняли, не позвали, не впустили. Мы можем уйти, до нас нет дела. (Ученый заметит, что так называемые "красоты" чаще всего принадлежат к миру неодушевленному, и потому было бы в высшей степени странно, если бы они как-то к нам отнеслись. Он прав, но я говорю не о предметах, а о том несказанном, чьими вестниками они ненадолго стали. Весть их отчасти потому и горька, а не только радостна, что она так явно не к нам обращена, мы ее как будто подслушали. Под горечью я понимаю печаль, а не досаду. Мы и просить не смеем, чтобы к нам обратились с вестью.) Но нам не по себе, оттого что мы - чужие; нам хочется, чтобы нас заметили, признали, впустили. Это - непременная часть нашей тайны. И обетование славы прямо с ней связано. Бог заметит нас, признает и впустит в святая святых. Отворится дверь, в которую мы всю жизнь стучались.
Казалось бы, странно говорить, что Бог "заметит нас". Однако Новый Завет предупреждает, что каждый из нас, представ перед Господом, может услышать страшные слова: "Я никогда не знал вас, отойдите от Меня, делающие беззаконие"
