Тудыть выпустил из клюва стило и передними лапами сложил табличку с записью вдвое.
– Ждать дальше нет смысла. Все собрались.
– Откуда такая уверенность, птица? Ведь неизвестно даже толком, сколько нас.
– Сейчас мы узнаем это точно. Двойной, сосчитай всех, кто в бассейне.
Двойной оставил потюх и перелетел к вклеенному в стену окну из многослойного стекла. За ним в трех измерениях толклись в нетерпеливом ожидании хоты и насолоты подлого звания. Сетчатая глушилка между стеклами ослабляла невероятный галдеж, стоявший в бассейне, до невнятного гула. Три, шесть, девять…
– Смотрите!
Ночные сторожа сгрудились около Тудытя. Его когти коснулись крышки конторки, за которой работало не одно поколение капитанов, и прошли сквозь нее. Очистив панель управления, оказавшуюся внутри конторки, от древесной трухи и щепок, Тудыть уверенно потянул за крючок из желтой меди, инкрустированной алюминием. Где-то в недрах корабля загрохотали цепи, взметнулись со стен переходных камер у входов в сторожку и воздушный бассейн клубы пыли, затрещала фанера. Птицы в бассейне сгрудились в дальнем от входа углу, в удивлении наблюдая за выдвигавшейся из пола переходной камеры толстой перегородкой. Грохот прекратился.
– Птицы! Теперь наша сторожка и бассейн изолированы от остальных помещений корабля.
– Зачем, Тудыть?
– Сейчас я пущу во все отсеки за перегородками хлор, – Тудыть потянул еще за один крючок.
– Что ты делаешь? Вдруг там есть кто-нибудь?
– Те, кому безразлична Цель, не нужны для ее осуществления. Двойной! Сколько птиц в бассейне?
– Еще не сосчитал, Тудыть!
– Заканчивай, мы идем к ним, – Тудыть нашарил на панели лючок, открыл его и вынул блестящий бороздчатый барабан. – Сколько птиц?
– Семьсотдесятнадцать! – ответил Двойной.
– И среди них тоже могут быть слабые, ненадежные и даже помешанные. Но теперь деваться от них некуда, – и Тудыть величественным жестом вытянул последний крючок на панели. Плавно открылась замаскированная дверь, и перед ночными сторожами предстал Щелковав. Перепорхнув к осветительному пульту, Тудыть отключил глушилку. Теперь и стекла между бассейном и сторожкой были прозрачны в обе стороны. Окинув команду взглядом, капитан заставил крики стихнуть.
Начался обряд, до мелочей продуманный в невообразимо далеком для экипажа «Крюха прародителя» прошлом. Сквозь скрежет шестерен и визг иглы пробился голос, принадлежавший Чернилу. С открытыми пастями и расправленными в знак почтения крыльями птицы слушали слова, которые за десяносто три поколения до их рождения произнес на древнем наречии роговец Ртуди Кугтистой, провожая корабль:
