После набега на усадьбу Тапкак среди Накасюналюковой добычи оказалось десять цинок с патронами, так что для развлечения можно было изредка выпустить из башенного пулемета очередь-другую по домам придорожной деревни или по скрюченным крестьянам, невесть что возделывавшим в по щиколотку засыпанных пеплом полях.
Оставляя за собой хвост мазутного угара, крепко сдобренного испарениями перепревшего пота и дымом наркотических курений, машина взбиралась на холм Майигак, натужно воя перегретым мотором и стуча раздолбанными подшипниками. Внутри шла обычная руготня.
– Не толкай под локоть, ты, дерьмак!
– Засунь свой локоть себе в задницу, гнилая шишка!
– Сам гнилая шишка, стервятник жирный, кошколюб!
Хрясь! В продымленном салоне только по вою пострадавшего можно было понять, за кем осталась победа в споре. Из-за стеллажа со снарядами доносилось приглушенное блевание. – Все вы козлы потные! А я вот тут увидел нечто замечательное!
– Чего?
– Ныгфукак, проснись, деточка!
Трах! Трах! Трах!
– Когда в следующий раз будешь кого-нибудь будить, лучше бей по башке себя – она у тебя звонче колокола. Что надо?
– Да я вот тут увидел – у тебя портянка сопрела и развалилась, так у тебя такая уродливая нога, что, думаю, ни у кого за сто лиг окрест такой не сыщещь! Эй, свету дайте!
Через несколько минут все осмотрели Ныгфукакову ногу и согласились с бароном. Разбуженный тремя ударами торцовым ключом Ныгфукак почесал грудь, вытащил из щетины не подбородке отчаянно сопротивлявшегося таракана и, с хрустом откусив ему голову, сказал:
– Мало найдется на свете такого, чему нельзя было бы отыскать пару. Наверно, так и с моей ногой.
– Хочешь заклад, что другой такой ноги не сыщещь? – спросил барон.
– Идет. Что ставишь?
– Вот! – барон сорвал ремень, неплотно затягивавший горловину одного из мешков, на которых сидели дружинники, и вытащил оттуда за спутанные волосы чумазую деваху, тоненько скулившую на одной ноте.
– Певица замечательная! – и он кинул девахе лютню, вытащенную из другого мешка. – Пой, плюгавка засаленная!
Деваха продолжала скулить, пока несколько человек одновременно не пнули ее в спину. Тогда она неуверенно взяла пару аккордов и запела:
«Побойся бога,» – сказал мне отец.
«Я видел далекие дни.
Я видел сонмы жестоких сердец.
Тобою разбиты они».
Дымился ядом церковный портал,
Могилы исторгли гной.
«Побойся бога,» – отец мне сказал.
«Раскаяньем душу омой
[14].»
– Достаточно, – Ныгфукак затолкал деваху обратно в мешок. – Видно, придется ее употребить по прямому назначению.
