сажать, а кто противиться указу княжескому будет — того жизни лишать немедля. Данило-то Иванович принялся было доказывать, что мы твои, Федор Афанасьевич, людишки и что идем из самого Переяславля Южного и токмо через Рязань, будь она неладна, путь наш лежал, да где там! И слушать не захотели. Копейщиков повязали и погнали в Боголюбово, а там возы с товаром имали, а мужиков в земляну яму бросили. Я токмо один и ушел.
Приказав Семену, чтобы тот погонял в поводу тяжело дышащего коня, Федор Афанасьевич призадумался: «Не ласково встречает земля володимирская. Никак вновь замятня [3] среди князей…»
Он вздохнул и, опустившись на траву, привалился спиной к старой раскидистой березе. В памяти всплыла «кровавая» Липица, где он, еще будучи молодым гридем [4] великого князя Всеволода Юрьевича, впервые сошелся в кровавой сече с ростовцами, ведомыми князем Мстиславом, а позже не менее кровавая сеча произошла с заносчивыми рязанцами. Ходил Федор Афанасьевич с князем Всеволодом великим походом на волжских булгар, радовалось сердце тогда, что весь народ русский поднялся на иноверцев: и владимирцы, и киевляне, и переяславцы, и смоляне, и муромцы, и даже строптивые рязанцы, смирив гордыню, пошли походом. Поверженные булгары запросили мира. Рядом с русскими дружинами шли на булгар половцы — полк хана Емака, а через пять лет князь Всеволод уже выступил против половцев. Не простым воином, но меченошей [5] следовал Федор Афанасьевич за князем. В поход этот Всеволод Юрьевич взял с собой своего старшего сына Константина. Следуя князю, Федор Афанасьевич в поход тоже взял своего одиннадцатилетнего сына Романа, чтобы и у княжича был свой меченоша, но, видно, богу угодно было испытать их. Великий князь, разбив половцев, заставил снять свои многочисленные вежи [6] от берегов Дона и уйти к морю, а сам он с победой и в славе возвратился в град Владимир. Федор же, раненный стрелой в ногу, с рассеченным кривым половецким мечом плечом, был пленен и четыре года пас несметные табуны лошадей хана Казабаира. С ним позор плена разделил и его сын.
— Что же будем делать, отец? — выводя из глубокой задумчивости Федора Афанасьевича, спросил Роман. Весть, принесенная Семеном, горячила его молодецкую кровь и безудержно звала к действию. Отец же был на удивление терпелив и спокоен. — Надо ехать немедля в Боголюбово, выручать мужиков.
— Охолонь, — предостерегающе поднял руку Федор Афанасьевич. — Не в Боголюбово, а на двор княжеский идти надобно, у Всеволода Юрьевича правду искать.
