— Господа! — начал он торжественным и чуть дрожащим голосом. — Мы утопили броненосец «Мессудие»! Ура!
Лодка содрогнулась от крика больше, чем от взрыва. Столько лет службы, столько походов в железном гробу… Значит, не зря!
— Не время праздновать! По местам стоять, третий аппарат, товсь. Четвертый, товсь.
Старпом, изнывая, вцепился в перископ. Увидел разваливающийся на куски флагман, повернул трубу к броненосцам поменьше. Три из них стоят столь плотно, что, даже вильни одна торпеда, точно угодит одному из них под бронепояс.
— Турок прожекторы зажигает. Полтора кабельтовых, лучше не тянуть, ваше благородие.
— Стоп, машина, — лодка медленно продолжила циркуляцию по инерции, и черный отвесный штрих в визире постепенно совместился с кормой «Османие» или чего-то подобного. Христианских младенцев хотите? Ошибочка, пришли христианские взрослые. — Третий, пли!
Невидимая во тьме торпеда, несмотря на пушистый пузырьковый шлейф, рванула в свой первый и последний поход.
— Стоп, машина! Средний назад правым мотором.
На реверсе лодка плохо слушается руля. Проще так — одним электромотором или вообще запустив оба в раздрай. Когда в перекрестии появился новый корпус, «Акулу» встряхнуло очередной раз. «Османие», или как там его зовут, совершенно испортился.
Четвертая торпеда снова показала непослушный норов. Она мелькнула мимо кормы приговоренного к закланию турка и устремилась вглубь в поисках другой жертвы, до которой оказалось около полумили.
— Мичман, гляньте, кого мы обидели.
— Не узнаю, ваше благородие. Трудно глядеть, пожары там. Не казематный, башня впереди. Стало быть — «Иджалие».
— Если только не Ланге его упокоил. «Мессудие» и один типа «Османие» — точно наши, — Макаров гаркнул в переговорную трубу. — Средний вперед обе машины, право на борт! Погружаемся на тридцать пять футов.
— Можем дно зацепить, — с сомнением в голосе заявил старпом.
— У «Мессудие» осадка была двадцать шесть. Что-то под килем оставалось, верно? Слухач, «Катрана» слышно?
— Так что оглох он, ваше благородие, как сверху рвануло, — доложили из второго отсека.
— Мать твою якорем… Мичман, двигай три кабельтова к южному берегу и стоп. Я — в нос.
Русский моряк находчив и сообразителен. Зато в самый неожиданный момент на него набрасывается отупение, валит с ног и выгрызает мозг.
Матрос сидел на посту, раскачиваясь. Меж пальцев правой руки, прижатой к уху, проступила кровь.
— Какого ж лешего он прибор не снял по команде «пли»? — Макаров спохватился, что драть морячка бесполезно. Не узнает он начальственного гнева, пока слух не вернется. Повернулся к другому. — Ты что сидишь, брюхо чешешь?
