Бернар чрезвычайно печалился от такого наказания. На что угодно он бы согласился с большей радостью! На долгий пост на хлебе и воде! На тяжелое бичевание! Но позорная работа с тряпкой и ведром в то время, как другие будут заниматься достойным доминиканским делом — учением! Бернар едва не плакал, выслушав епитимию, как приговор. Он считался среди молодежи умным, талантливым, все схватывал на лету… Гордыня его — на что и рассчитывал магистр новициата — была жестоко поранена.
Однако ничего не поделаешь. После мессы, когда почти весь Жакобен вышел в ворота на улицу Кордьер, брат Бертран остервенело принялся за дело. Предполагалось, что в церкви вместе с ним будет работать брат-сотрудник, помощник ризничего; однако и вдвоем они провозились с уборкой до часа шестого, а то и дольше. Брат-сотрудник удалился на колокольню отбивать часы; Бернар передохнул, в гордом одиночестве почитав бревиарий, после чего пошел прибирать в ризнице. Непривычные к метле руки гудели, колени хабита были мокры — ползал по полу с тряпкой в руках… Теперь еще и хабит стирать. Понятно, зачем у мирских братьев скапулиры черные! Негодуя на себя и на всех, он прибрал ризницу — помещение небольшое, однако нужно ведь было протереть даже стекла в маленьких окнах, для чего Бернару приходилось карабкаться на лесенку и снова слезать, так что устал он даже больше, чем от уборки в храме. Волоча ноги, он стаскался на двор за водой, согнулся выполоскать тряпку в корыте — и спину схватило так, что и не распрямиться. Вздыхая, как Иов, Бернар добрался до залы капитула, едва склонил голову перед Распятием — какой уж там земной поклон! — и зашмыгал метлой. Пыль летала клубами, в ярком летнем свете из оконца серела, как густой дым. Нужно пол сперва водой сбрызнуть… Да только тогда опять надо тащиться с ведром к колодцу, а сил-то нет…
…Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою, принудил меня жить во тьме, как давно умерших…
Когда он мучился с особенно неподатливым углом, думая, не лучше ли сразу заработать тряпкой, от дальней стены вдруг послышался вежливый голос.
— Брат, позволено ли мне будет подать вам совет?
Тот подпрыгнул на месте, едва метлу не выронил. На капитульном сиденье — одном из головных — как ни в чем не бывало восседал незнакомый доминиканец. Кротко смотрел, сложив руки под скапулиром, как Бернар мучительно скребет метлой. Немножко улыбался.
Несчастный наказанный покраснел от гнева. Хороши дела! И давно он так сидит и смотрит, посмеиваясь? Советчик сыскался! И без него-то тошно!
