— Тоже трекнулась?! — спросил я.
О том, что мой сосед слегка рассудком подвинулся, я уже знал, но еще не хватало, чтоб и жена его оказалась сумасшедшей.
— Да не, — протянул дядя Саша. — Она врач, шизанутых лечит, а собственного-то мужика с ума свела. Живут как нелюди, чураются всех. И окромя их никто в этой квартире не уживается. И малой ихний странный какой-то, молчун. На трубе играет. И ежика держит. Покамест тебя в эту квартиру не прописали, чехарда была. Люди въезжают — выезжают, въезжают — выезжают. Вот мы столько лет ждали, когда ты появишься. А ты насовсем или временно, по службе?
— Насовсем. Уволился я, надоело. Живешь как собака, угла своего не имеешь.
— Хочешь, заходи ко мне, горилки попьем, — предложил дядя Саша.
Я понял, что если откажусь, то наверняка упущу шанс войти в число тех немногих, про кого дворник скажет: «Хороший был мужик!» Но я подумал, что дядя Саша в чужом глазу соринку замечает, а в своем горилки не видит, и если б предыдущий новосел таким «хорошим мужиком» не был, то жил бы и здравствовал. А после того, как помер, попробуй разберись: соседи его за одну ночь со свету сжили или горилка дяди Саши не под силу оказалась? И пока я мешкал с ответом, размышляя о превратностях судьбы, дворник из числа «хороших мужиков» меня вычеркнул.
— Не хочешь как хочешь, — сказал он и, покачав головой, добавил. — Тут не удержишься, не-е.
— Ладно, поживем — увидим, — ответил я. — Давай, дядь Саш, бывай. Пойду шмотки свои разбирать.
Я пожал дворнику руку, вошел в подъезд и, перешагивая через две ступеньки сразу, взлетел на третий этаж.
Я провел четыре года в казарме военного училища, три года в раздевалке дивизионного спортзала, еще четыре года в общежитии и наконец-то въехал в собственную комнату, пусть даже в коммуналке. И никакие соседи мне были нестрашны, будь они хоть физики, хоть химики, и «малой ихний», тем более — «молчун». После того, как я в должности замполита командовал полком — а это тысяча дюжих молодцев один дурней другого, — было б смешно не справиться с тремя гражданскими, двое из которых нормальные.
Я открыл входную дверь и прошел в свою комнату. Она была небольшой — пятнадцать квадратов, благодаря двум окнам светлой и по этой же причине неудобной: и так мебель ставить некуда, а тут еще окнами заняты не одна, а две стены, квартира-то торцевая.
Комната числилась за мною давно. Мне ее отец пробил к званию капитана. Однако все это время ее занимали Воронковы. Месяц назад моя матушка их согнала и к моему приезду побелила потолок, покрасила подоконники и рамы и поклеила обои. Комната выглядела чистой и уютной. А я стоял в центре среди неаккуратно расставленной мебели и как заправский борец пытался взглядом испепелить гардероб, чтобы раздавить его морально, прежде чем загнать в угол и прижать лопатками к стене. Когда же, собравшись с духом, я налег на него всем корпусом, раздался стук в дверь.
