единожды уйдя в запой, Вашингтон так из него и не вернулась – со времен
погрома, который устроил Борщик, трезвой я ее больше никогда не видел.
Оказалось, что Борщик разгромил только свою комнату, а на кухню в ту
ночь даже не заходил. Звуки погрома распространялись по батареям. Я
пришел к выводу, что изначально у нашей квартиры была другая
планировка – это подтверждали попеременно бетонные и фанерные
стены, легко пропускавшие малейший шум. Порадовавшись своему
открытию, я тут же разочаровался, потому что Борщик решил загладить
свою вину перед любимой страстными ласками и не менее страстным
соитием, а получилось так, что пыхтели они всю ночь у меня над самым
ухом.
А самые большие проблемы, как ни странно, возникали с ритуалом
приема пищи. На кухне стоял общий холодильник, и его использование
приравнивалось к военным действиям. Все, кроме нас с Крис, видимо,
ностальгируя по хипповской юности, использовали чужие запасы без
спроса, и через некоторое время Крис отказалась от скоропортящихся
продуктов, а я – от буржуйской привычки пить холодный апельсиновый сок
по утрам – кто-то выпивал его еще ночью.
Крис не сразу сдалась, сначала она придумала оригинальную систему
54
борьбы с подобной наглостью. Заворачивала продукты в отдельные
пакетики и прикрепляла к ним бирку с собственным именем. По
первоначальному замыслу это должно было эффективно влиять на
совесть голодавших или, по крайней мере, отпугивать их множеством
узелков и тем, что при легчайшем прикосновении пакеты громко шуршали.
Не стоит уточнять, что это не сработало, а о полном фиаско
свидетельствовала возникшая на холодильнике записка:
«Кто не понял: где написано «Крис» – это мое. Руками не трогать!»
За ней последовала еще одна записка:
«Я сказала! Мудаки, руки выверну, если засеку!»
Потом еще:
«Майонез мой. Прошу не использовать. Дэн»,
«Вот и жри свой майонез. Борщик»,
«Пошли все на хуй. Больше я ничего в этот холодильник не положу. Крис.»
Вполне в традициях Генри Миллера Крис забыла достать из
холодильника кусок сливочного масла. Он так и поселился в уголке и
омерзительно пованивал сквозь несколько слоев пакета с биркой «Мое!».
А кто же воровал, навсегда осталось загадкой, хотя однажды Вашингтон в
