Вскоре позвонила мама.
— Эвальд, голубчик, — сказала она. В ее голосе звучали веселые рождественские колокольчики. — Мы его нашли!
Я сообщил маме о действиях отца. Она пообещала уведомить полицию, чтобы ничего не предпринималось.
Через час вся наша семья была в сборе. Царила чудесная атмосфера. Вели мы себя, как мне теперь кажется, глупо. Мама, к примеру, спрашивала Джаспера, не поджарить ли ему рыбы. Как вы думаете, можно ли человека, собравшегося выкинуться из поезда, спрашивать о рыбе? Папа читал Джасперу программу телевидения и спрашивал, что ему хотелось бы посмотреть. Советовал ему «Высокого блондина в черном ботинке». А я? Я дурацки улыбался Джасперу.
Билли была благороднее. Она не делала ничего. Вечером, когда мы чистили зубы в ванной, Билли сказала, что не боялась за Джаспера.
— Я была уверена, что он не выбросится. Он только хотел, чтоб мы видели, как он страдает.
— Откуда ты знаешь? — спросил я, сплевывая пену.
— Я так думаю. Он не сделал бы этого. Я посмотрела расписание. Там были три скорых поезда, куда он мог бы сесть. Но не сел. Он ждал. Ждал нас.
Позже, в постели, я долго думал об этом. Может, Билли и права. Но, наверное, в конце концов он все равно бы сел в поезд и выпрыгнул, если бы его не нашла мама. Потому что вернуться и сказать: «Я передумал» — невозможно.
Мама послала меня с Билли в магазин и попросила побыть там подольше. Она хотела поговорить с Джаспером. Папу еще раньше она услала проведать бабушку.
— Понимаешь, — сказала мама Билли, немного смущаясь, — я могу любить человека, даже если он неблагоразумный. Я хочу сказать это Джасперу. Я люблю его, несмотря на то что он бьет зеркала, буйствует и вообще такой, как он есть. Мое сочувствие ему — не просто сочувствие.
Билли, не проронив ни слова, взяла сумку и направилась к двери. Мама ей вслед прокричала:
— А тебя буду любить, даже если ты будешь получать двойки, красть и курить!
— Как мило с твоей стороны! — сказала насмешливо Билли. Но думаю, мама этого не услышала, мы были уже за дверью.
Мы купили, что нужно, и пошли в кафе поесть мороженого. Там мы говорили о жизни, ее коварстве и о Джаспере. А потом и о том, как изменилась этим летом мама. Лишь заметив в сумке растаявшее масло, мы пошли домой, чтобы у нас еще и молоко не прокисло.
Джаспер был с мамой на кухне. Он ел жареную рыбу. И был почти счастлив. С обеда и чуть не до часу ночи мы смотрели телевизор. Такое у нас бывает редко. Наверное, потому, что все были потрясены.
