Массовость первых выступлений в Москве произвела ошеломляющее впечатление на всех – на самих участников и организаторов митингов, на власть, на россиян в других городах, на общественность за рубежом, включая российскую эмиграцию.
Главное впечатление от выступлений в Москве – ощущение, что эти выступления суть столь значительное явление, что должны непременно привести к значительным же переменам. Появлялись даже такие определения, как «белая революция», что ставило московские митинги в один ряд с потрясениями в разных странах, которые снесли или пошатнули авторитарные режимы, державшиеся порой по много лет.
Демонстрации и акции, подобные протестным митингам в столице, прошли и во многих других городах России. Везде они были гораздо менее массовыми, но они показали, что события в Москве вызваны не локальными причинами: повод для протеста есть у всего российского общества, в том числе и у тех его частей, которые не присоединяются к уличным акциям.
Первые массовые выступления в Москве и первые реакции властей на них повсеместно породили ожидания перемен, и прежде всего перемен демократической направленности. Ожидания не оправдались, и по стране распространилась волна разочарования. Во многих случаях она приняла форму очередной претензии к Москве, усугубила широко распространенный по России синдром антимосковских настроений и установок.
Но московские акции протеста, повторим, были реакцией возмущения против процессов и действий, происходивших и производившихся по всей стране, а не только и не столько в Москве. Объектом критики была в первую очередь госбюрократия в целом и центральная власть как ее глава и символ. На митингах были представлены и локальные московские темы, и питерские, и из иных городов, но главное острие протеста было направлено на центральные инстанции, на их действия, на их ответственность. Топография московского протестного движения тоже ясно демонстрировала не локально городской, а всероссийский масштаб и умысел: место пребывания московских городских властей – здание мэрии на Тверской – не представляло интереса для протестантов, оно ни разу не оказывалось в фокусе протестных действий.
Тем временем федеральная власть стремилась выставить перед собой как щит власть московскую. Силы московского коммунального хозяйства были привлечены для полицейских по сути и политических по смыслу операций. Уборочная техника перекрывала улицы, чтобы ограничить движение шествий. Коммунальным службам Москвы было дано указание начать ремонт на площадях и бульварах или хотя бы выставить строительные заграждения, дабы лишить протестантов возможности использовать эти пространства для собраний.
