У московского общества, о котором мы ведем речь, оказалась поразительная особенность. Оно устойчиво возникало в ходе большей части митингов, оно охватывало большую часть участников, но оно переставало существовать, как только люди расходились. Это особый тип общественного института, социальная эфемерида.
Участники сообщества на московских бульварах («Оккупай Абай») были одушевлены не только пафосом протеста. Им было любо существовать в той вполне особенной атмосфере, наличие которой отмечали все участники. На митингах эта атмосфера существовала несколько часов и потом рассеивалась, а здесь она ощущалась круглосуточно. Эту атмосферу порождает социальное состояние, которое мы называем большим словом «общество». Ведь общество – это не просто большое число людей в одном месте, это не столько множество индивидов, сколько множество связей меж ними и рождающаяся из этой связности общность интересов – в тех случаях, когда заходит речь о предметах общественной значимости.
Московское движение протеста инициировала, как было выяснено, наиболее образованная часть населения. Далее социальный состав митингов слегка менялся. Группам, выступающим с социальной новацией, всегда приходится мириться с тем, что им начинают подражать, заимствовать у них удачные социальные символы. Во многих случаях «второй эшелон» вытеснят первопроходцев с их же поля. А бывает – значительно реже, – что второй и даже третий эшелон присоединяются к первому. Именно так обстояло дело на митингах, о которых мы рассказываем.
Когда прошли первые митинги, когда город увидел неведомую ему дотоле организованную силу, это произвело огромный эффект на множество организаций. Некоторые из них были активны, другие влачили полусонное существование или только намеревались возникнуть в Москве. Все они срочно собрались примкнуть к движению. Не будем обсуждать, насколько насущным для многих из них было требование честных выборов. Общим зонтом, под которым смогли собраться все, была претензия к госбюрократии, чинящей произвол, и к главе государства, попустительствующему этой бюрократии.
В остальном же для многих организаций митинг стал прежде всего парадом. Вот «яблочники», вот «антифа», а рядом колонны, чья эстетика нарочито отсылает к нацистским шествиям, к маршам штурмовиков. Эта часть дела – безусловно, внешняя. Но сама возможность в буквальном смысле «показать флаг» для очень многих организаций важнее всего иного. Они демонстрируют себя властям, но на деле показывают себя городу и горожанам – и похожим на себя, и совсем не похожим. Именно это кажется самым главным в социальном, в урбанологическом отношении. Происходит взаимопредъявление друг другу разных частей российского и московского общества. Элементы общества на этом вдруг возникшем символическом политическом рынке продают себя друг другу, стремясь получить максимальную политическую выгоду от саморекламы, маркетинга своих политических ценностей. Эти группы второго-третьего призыва сосуществуют в городском митинговом пространстве с группами-зачинателями. Так бывает далеко не всегда. Обычная судьба зачинателя – быть обобранным и вытесненным последующими волнами.
