Трогательное это признание жалостью отдавалось в сердце Анастасии Сергеевны, она плакала и, целуя его солеными губами, говорила, что ей ничего от него не надо, лишь бы он был живым и здоровым и всегда любил ее.
Вот в такой семье вырастала Верочка Воркуева. В семье погодков — девятнадцатый и двадцатый, — на долю которых досталась тяжелая и тревожная жизнь: разруха после гражданской, голод, карточная система, война, незадолго до которой каждому из них, еще не знавших друг друга, было по шестнадцать и семнадцать лет, и, казалось, вот-вот должно было что-то произойти в их жизни такое, после чего будут понятны и объяснимы все те невзгоды, которые выпали на долю их семей.
«Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая…» Шипящая патефонная пластинка, шаркающие в танце пары… «Парень кудрявый, статный и бравый, что же ты покинул нас?..» Эти песни, как отметины острого счастья, врезались в память с довоенных прохладных и теплых вечеров в Сокольниках и ЦПКиО. И еще: «Утро красит нежным светом…»
Первое мая, утренний солнечный холод, чисто выметенный, умытый двор, толпы на улице…
«Парень кудрявый, статный и бравый…»
А парень-то, оказывается, был влюблен, а потому и покинул всех девушек, которые тоскуют без него. Да к тому же еще «ранней весною в армию идти служить». А девушки влюблены в него и взглядов не сводят «с карих и лукавых глаз». А он, как в той неаполитанской «Скажите, девушки…», просит передать ей, чтоб она ждала его. «Вместе я хочу с ней быть», — говорит грустный парень.
Ах, как любил и любит до сих пор эту песню Олег Петрович Воркуев! Мурлычет себе под нос ее мотивчик и пребывает в эти минуты в блаженнейшем состоянии. Он даже писал однажды на Апрелевский завод, чтобы выпустили пластинку с этой песней, но ответа не получил.
Женился Воркуев в двадцать шесть лет, познакомившись с Настей на танцах перед началом сеанса в «Ударнике». Она была тогда в расклешенной плиссированной юбке и в хромовых офицерских сапожках, на крутые волны ее волос была наброшена тоненькая сеточка с белыми снежинками, а губы ярко накрашены.
Они танцевали танго, смотрели друг другу в глаза и смущенно улыбались, словно бы все уже знали наперед — знали о первом поцелуе, пропахшем губной помадой, о первой стыдливой и неловкой ночи и о праздниках Победы… Всё знали! В зале они умудрились усесться рядом, поменяв билеты, смотрели трофейный немецкий фильм, ничего не видели на экране, а только чувствовали прикасавшимися плечами тепло друг друга. И у каждого из них прихватывало вдруг дыхание от этого очень осторожного и головокружительного полукасания.
