Через пять минут после его ухода парк обычно снова пустел, лавочки повсеместно освобождались. Но на заполненных людской массой улицах все начиналось заново; он никогда не оставался наедине с самим собой, постоянно занимал все их помыслы.
Постепенно он стал подмечать, как умно они организовывали свою слежку, ни на мгновение не обнаруживая ее явно. На первый взгляд они вроде бы ничего особенного и не делали. Нет, поведение их оставалось как бы чуть посторонним, косвенным, замаскированным. Про себя он посмеивался над тем, в какие слова облачались его подобные мысли, но фразы эти, тем не менее, абсолютно точно отражали суть происходящего.
Жители города искоса поглядывали на него, что, естественно, вынуждало их изменять направление взгляда в целом. В движениях их полностью отсутствовала какая-то нарочитость — разумеется, в том, что касалось непосредственно его персоны. Прямые, решительные действия с их стороны, похоже, исключались полностью. Они вообще ничего не делали явно. Если он заходил в магазин, чтобы что-то купить, продавщица сразу же устремлялась к дальнему концу прилавка и принималась сосредоточенно перебирать какие-то товары, но стоило ему задать вопрос, как она сразу же на него отвечала, тем самым подтверждая тот факт, что все это время осознавала его присутствие, но одновременно показывала, что обслужить его она могла только таким странным способом. Да и в целом она вела себя как типичная кошка. Даже в столовой гостиницы, где он обычно питался, учтивый официант с бакенбардами, гибкий и неслышный во всех своих движениях, никогда не шел напрямую к его столику, чтобы принять заказ или принести какое-то блюдо. Он передвигался зигзагами, как-то неуверенно, даже бесцельно, подчас направляясь в совершенно противоположную сторону, однако в последний момент неожиданно поворачивал и оказывался рядом с его столиком.
Везин задумчиво улыбался, вспоминая про то, как стал подмечать все эти вещи. Кроме него в гостинице не проживало ни одного туриста, но ему на память приходила пара престарелых мужчин, также остановившихся в этом месте и обедавших вместе с ним, и он вспоминал, сколь нелепо и странно они заходили в столовую. Поначалу они на секунду задерживались в дверях, а по окончании этой беглой рекогносцировки наконец входили, передвигаясь, как и официант, как-то бочком, держась поближе к стенам, словно не определившись, какой столик им все же хотелось занять; в самую последнюю секунду они совершали короткую пробежку к облюбованному им месту. И снова ему в голову приходила мысль о кошачьих повадках.
