Впереди шли два капитана. Один с левой рукой на подвязке, через бинты проступала еще не почерневшая кровь, на плечи наброшен бушлат. Второй высокий, молодой нес на плече немецкую штурмовую винтовку с оптическим прицелом. Сзади расчет станкового «горюнова», два или три ручных пулемета и автоматчики. Несколько легко раненых, тоже «свежие». Подошел, спросили:
— Что за стрельба?
— Война кончилась, — ответил я.
Офицеры молча посмотрели друг на друга, сняли фуражки, бросили на траву, повернулись к своим и стали кричать радостно, наперебой. Солдаты поставили пулеметы, сели рядом, за ними сели все остальные. Я стал подходить ближе, а когда поравнялся, то увидел, что они все спали. Те, что были дальше, тоже спали, а один, как мне тогда казалось, пожилой, с двумя орденами Славы, поставил ДП на сошки между ног и достал сухарь из противогазной сумки. Потом начал есть шоколад, откусывая поочередно. Я повернулся к офицерам, хотел спросить из какой они части, но осекся. Оба стояли и смотрели на солдат. По их странно окаменевшим лицам текли слезы. Первым спохватился раненый капитан. Он подошел ко мне, хлопнул здоровой рукой по плечу и спросил, чего я плачу и где мой командир. Я повел его к командиру батареи. По дороге не выдержал, спросил часть, он, конечно же, не ответил. Поинтересовался, кого я ищу. А потом, пожав плечами, сказал, что даже не слышал о такой дивизии.
Много позже я понял, что встречи с батальоном быть не могло, что были мы в разных армиях. Но тогда мне хотелось их видеть и как можно быстрее, узнать, кто жив и что же было дальше.
На батарее в это время шел пир горой. Прямо на ящиках со снарядами лежала колбаса, консервы, хлеб. Под деревом в канистре — бобруйский трофей старшины. Я схватил два колбасных круга, флягу со спиртом и побежал к пулеметчику. Он продолжал жевать свой сухарь. Я протянул ему колбасу, он посмотрел на меня невидящим взглядом, взял из рук только флягу, отбросил далеко сухарь, потом потянулся к пулемету и выпустил в поле весь диск. Всего на несколько секунд его взгляд приобрел осмысленность и он сказал, что на рассвете, перед самым началом нашей стрельбы, они похоронили на выходе из леса восемь своих солдат. Приложился к фляге, отпил, закрутил пробку и опять сел под дерево.
Я смотрел на тропу, по которой они пришли, и мне казалось, что оттуда появится еще пехота и это будет обязательно мой батальон во главе с моим комбатом.
