— Да, это мне известно.
— В Советский Союз я приехал мальчишкой вместе с матерью в 1951 году. Отец остался в Греции, у него был большой собственный магазин, и он не захотел с ним расстаться. Обещал, что приедет на родину через год-два. Когда мы уезжали из Греции, он дал нам бумажные доллары и золотые монеты. Мы полагали — доллары здесь в ходу. А золото берегли на черный день. Когда мы убедились, что ни доллары, ни золото в Союзе не ходят в обращении, я решил их сбыть иностранным морякам, но не смог. Вот и решил сделать тайник в туфлях, которые подарил Люсе, и таким образом доставить золото обратно домой. Я прибег к этой хитрости потому, что боялся: вдруг что-нибудь случится. Я все сказал от чистого сердца и прошу это учесть.
— Можно бы записать ваши показания, Шапальян, — сказал Лютиков, — но делать этого мне не хочется.
— Почему?
— Потому что вы опять сказали неправду. А суд учитывает поведение обвиняемого во время следствия. Кстати, уже допрошена ваша мать. Она показала, что никакого золота вы с собой не привозили, не имели и бумажных долларов. Просчитались вы и еще в одном. Вы приехали в СССР в 1951 году. Ваш отец умер в Греции в 1953 году. Правильно?
— Правильно, — согласился Шапальян, еще не зная, куда клонит старший лейтенант.
— А вот посмотрите изъятый у вас бумажный доллар. Он выпущен в 1957 году. Уловили, где вы просчитались?
Шапальян понял, что он посадил себя на крепкую мель, и заскрежетал зубами.
Лютиков бросил на весы еще один свой козырь:
— Кличка «Цулак» вам ничего не говорит, Шапальян?
— Так что, вы и его задержали?
Вместо ответа Василий Сергеевич нажал на кнопку в столе. В кабинет ввели Зуренко.
— Предал, сопляк! — не выдержав, бросил зло от порога Зуренко.
— Дурак ты, Цулак! — вскрикнул Шапальян.
— Выведите Зуренко! — приказал старший лейтенант. — Пусть успокоится. Потом разговаривать будем.
Цулака увели.
— Ну ладно, Шапальян, больше уговаривать тебя не буду. Не понимаешь, что надо рассказывать правду, — не надо. Когда надумаешь говорить начистоту — скажешь часовому. Тебя приведут ко мне.
— Давайте бумагу, — протянул руку Шапальян. — Крутить мне больше нечего. Цулак и сам влип и меня поставил в безвыходное положение. Тоже мне… а еще в тюрьме сидел. Говорил, что все ходы и выходы знает.
— Что ж, пиши, — Виктор Сергеевич протянул Шапальяну ручку и бумагу.
Алексею все же не удалось избежать больницы. Врачи на неделю уложили его в постель.
Он пришел к Виктору Сергеевичу, как только его выписали.
