— Спи, маленький, спи… Я тебя больше никому не отдам. Никому. Слышишь, Андрюша? Никому.
Никто в палате не мог даже пошевелиться, парализованный кошмаром происшедшего. Все окаменели в своих койках, словно прибитые к ним.
Лекарь долго носился с трупом, заливая пол вязкой кровью, которая текла из его ужасной ноши, но вдруг остановился, бросил труп, посмотрел на всех полными изумления глазами, и с криком отчаяния бросился к дверям. Он остервенело стучал в них, срывая голос в крике:
— Сволочи!!! Что вы с ним сделали? Убью гадов! Убью!!!
Бросив колотить в дверь, он вернулся к трупу, вновь обнял его, закачал в руках, стал плакать над ним и нежно целовать в окровавленное, изуродованное лицо. Громкие стоны и причитания разнеслись по палате.
Прибежали санитары, пытались отнять труп и связать Лекаря, но он с необычайной ловкостью уворачивался от них, бегал по палате, не выпуская из рук мертвое тело, прыгал через кровати.
— Нина!!! — кричал один из санитаров. — Охрану срочно вызывай! В "тридцать четвертой" труп и "салют"!
Им удалось загнать его в угол. Он наклонился над трупом так, чтобы защитить его от ударов санитаров своим телом; рычал зверем на каждый удар дубинкой, клацал по-звериному зубами.
— Мое! Мое!.. Не отдам! Вы убьете его! Нет, не отдам!
— Лекарь! Лекарь, — стал звать один из санитаров, когда они, совершенно выбившись из сил, перестали его избивать. — Лекарь, смотри — у меня нет дубинки. — Он бросил ее на пол и показывал пустые руки. — Все, ее больше нет. Отдай мальца и ложись спать. Никто ему ничего не сделает. Ты не узнаешь меня?
Лекарь забегал глазами по его фигуре, стал осторожно и неуверенно выпрямляться. По страшному лицу, искаженному страхом и болью, стал разливаться покой.
— Вот! Вот так вот, — приговаривал санитар. — Молодец! Хорошо.
И добавил краем рта своему напарнику:
— Не стой, дубина. Выводи из палаты "свидетелей", пока они не подключились к "салюту". Быстро, дура… И подмогу зови, иначе мне конец.
Тот пулей выскочил из палаты. Через секунду оглушительно зазвенел зуммер общей тревоги. Еще через некоторое время по коридору покатилась гулкая и частая дробь ботинок отряда охраны. В шлемах, бронежилетах, с дубинками и автоматами они ворвались в палату. Руки охранников больно и сильно хватали одуревших от всего происходящего обитателей палаты и выволакивали в коридор, где их бросали на пол. Ударами ног выбивали покорность, а заодно и воздух из легких, скручивали руки наручниками, нещадно избивали дубинками и прикладами. И, уже вялых от боли и ужаса, придавливали к полу ногами, обутыми в тяжелые армейские ботинки, с такой силой, что невозможно было дышать полной грудью.
