—Эта болезнь может выглядеть мирной, — объясняет Лоцман, — но уверяю вас — она смертельна. Без медицинского ухода органы быстро прекращают свою работу. Организм обезвоживается, и больной умирает. Болезнь может подкосить вас, но мы можем вернуть вас к жизни. Но если вы попытаетесь бежать — мы не гарантируем исцеления.
Порт гаснет. Но не замолкает.
Наверное, есть много причин, почему они выбрали этого человека на роль Лоцмана. И, должно быть, одной из них является его голос.
Потому что, когда Лоцман начинает петь, я останавливаюсь, чтобы послушать.
Это гимн Общества — та песня, которую я знаю всю жизнь, песня, которая не покидала меня в ущельях, песня, которую я не забуду никогда.
Слова льются медленно, печально.
Общество умирает, оно мертво.
По моим щекам текут слезы. Назло себе, я понимаю, что оплакиваю Общество, его кончину. Гибель того, что действительно охраняло некоторых из нас в течение очень долгого времени.
***
Восстание приказало мне ждать.
Но моему терпению пришел конец.
Я нащупываю дорогу по длинному подземному коридору, крошу попадающийся в руки зеленый мох, и удивляюсь тому, как густо и быстро пробиваются растения под землей. Каким-то образом, я прекрасно чувствую, куда должна идти, хотя страх преследует меня, не дает руке держаться за камни и заставляет чуять дорогу нутром.
Я не смогла найти Кая, поэтому пришла узнать, что известно архивистам. Возможно, они склоняются на ту или иную сторону — Общество или Восстание, — но мне кажется, что они, прежде всего, на стороне своих интересов.
Сегодня никто не прячется за своими полками, не погружен с головой в сделки. Архивисты и торговцы собрались в большой зале и оживленно переговариваются, разбившись на группы. И, конечно, самая большая группа образовалась вокруг главы архивистов. Наверное, мне придется долго ждать, прежде чем удастся с ней поговорить.
К моему удивлению, заметив меня, она сразу отделяется от собеседников, чтобы поговорить со мной.
— Значит, чума существует? — задаю вопрос.
— Эта информация не бесплатна, — улыбается она. — Мне следует попросить что-нибудь взамен.
— Я лишилась своих бумаг, — говорю я.
Выражение ее лица меняется, показывая неподдельное сожаление. — О, нет, — восклицает она. — Как?
— Их украли, — объясняю я.
Ее лицо смягчается. Она протягивает мне кусок белой скрученной бумажки, вынутой из нелегального порта архивистов. Оглядывая комнату, я обнаруживаю, что многие держат точно такие же бумажки.
