Митька проснулся внезапно, будто кто-то саданул его кулаком в бок. Отдышался, открыл глаза и увидел на потолке длинную бледную дорожку. По дорожке бесшумно двигались какие-то тени. «Луна глядит в окно, – догадался Митька. – А это тополь в огороде шевелит ветками». Он прислушался: ветер за окном теребил дранку на крыше, поскрипывали деревья. Под застрехой завозились голуби, раздался писк – и всё умолкло.
Митька закрыл глаза и вдруг услышал:
– Сестрица! С кем греха не бывает? Запугали немцы; чем идти под пулю – надел ихнюю форму. Заставили.
– Идите в свою комнату, – сдавленно отвечала мать.
– Меня бог простил... Замолил грех.
– Сына разбудите.
– А что мне сделает Харитонов? У меня все бумаги в порядке. Отбыл срок. И точка. Не имеет права.
Митьку стал трясти озноб. Он тихонько повернулся на другой бок: на пороге сидел дядя Егор. Мать лежала на кровати. Её лицо жёлтым пятном выделялось на подушке. Квартирант зашевелился, рука его что-то поднесла ко рту. Послышалось бульканье. И чуть погодя:
– Сестрица, так как? А, сестрица?
– Уходите, ради Христа.
Снова долгое прерывистое бульканье, минута молчания и нетвёрдый голос квартиранта:
– Плевал я на Харитонова... Надо было и его тогда… На первой берёзе.
– Замолчите, – сказала мать. – Вы пьяны.
– Сволочь он. Хотел расстрелять меня, да не вышло... Руки коротки. Не боюсь я его. Не имеет права. Где захочу, там и буду жить. Я голова общины. Непри… косновенная личность. А то, что у немцев был, – это давно. Забыто и похоронено.
Квартирант, хватаясь за дверь, поднялся с порога:
– Люба ты мне...
Будто пружина подкинула Митьку на лавке. Он свалился на пол, опрокинув ведро с картошкой, вскочил на ноги и налетел на квартиранта.
– Уходи от нас! – заорал Митька, цепляясь за его рубаху. – Полицай!
Мать села на кровати, свесив ноги.
– Сынок, что с тобой? Он уйдёт.
Квартирант поймал Митьку за ухо, больно крутнул и, приблизив своё бородатое лицо, сказал:
– Брысь, гадёныш!
От него несло водкой и чесноком. Борода лезла Митьке в глаза, а пальцы всё ещё крутили ухо.
– Отпустите ребёнка! – поднялась с кровати мать.
– А ну вас к дьяволу! – сказал квартирант и, нагнувшись, стал шарить по полу. Поднял бутылку и, пошатываясь, ушёл в свою комнату.
– Мам, уйдём отсюда, – всхлипнул Митька. – К Харитоновым. Дядя Гриша звал...
Ухо горело, будто его солью натёрли.
– Из своей избы? – сказала мать.
– А он? – кивнул Митька на дверь.
