В сенях затопали тяжёлые шаги, раздался громкий стук. Митька встрепенулся: это не богомол! Дядя Егор поспешно встал из-за стола и с блюдцем в руках ушёл в свою комнату. В дверях показалась огромная фигура председателя сельсовета. Мать поднялась навстречу.
– Здравствуй, Марфа, – сказал дядя Гриша и провёл рукой по усам. – Пускать не хочешь?
– Мне что – входите, – поджала губы мать, – изба большая.
Харитонов перешагнул через порог, и, хотя мать сказала, что изба большая, – сразу стало тесно. Потолок и тот вроде ниже стал. У стола, нахохлившись, будто чёрная курица, сидела тётка Лиза. На маленьком личике её сквозило беспокойство. Мышиные острые глазки то посмотрят на мать, то на председателя сельсовета. Она громко прихлёбывала чай и закусывала булкой.
– Хлеб-соль, – сказал дядя Гриша. – Как это говорится-то? Попы за книжки, а миряне за пышки.
– Не хлебом живы, молитвою, – заметила тётка Лиза.
– Слышал я тоже одну молитву, – усмехнулся Харитонов. – Господи, прости, в чужую избу пусти, помоги нагрести и вынести. Не твоя ли это молитва?
– Тьфу-тьфу! – яростно заплевалась тётка Лиза. – Как язык-то у тебя повернулся?
– Всё гадаешь-предсказываешь? – насмешливо спросил её Харитонов. – Поколдуй мне!
– Какая же я колдунья, прости тя господь, Григорий Ляксандрыч, – сказала тётка Лиза. – Уж когда карты в печи спалила. И вспоминать-то об этом грешно... Заглянула на часок к сестрице Марфуше – чайком побаловаться.
– Чаёк – дело хорошее. – Дядя Гриша придвинул табуретку к столу и сел. – Если хозяйка угостит, – и я не откажусь. Попьём чайку, потолкуем о жизни... Ходят слухи, что ты не только чайком балуешься... Самогон гонишь?
– Самовар остыл, – сказала мать. –Не ждали в гости-то,
– Я в момент разогрею! – сорвался с места Митька. – Мам, спички где?
– Где им быть? На шестке.
Митька с грохотом сбросил крышку с жаровни и стал заталкивать в горячую самоварную трубу угли.
Тётка Лиза поднялась из-за стола, потуже завязала на круглой голове чёрный платок.
– Времечко-то так и летит! – сказала она. – Дай бог тебе здоровья, сестрица... Побреду потихоньку.
– Посиди, сестрица, – стала уговаривать мать, – может, ещё чашечку выпьешь, с медком?
– Мам, налей дяде Грише с медком, – ввернул Митька.
– Куда спешить? Посидим, поговорим о боге... – сказал дядя Гриша и подмигнул Митьке. – Какому богу сейчас молитесь? Христу или Иегове?
– Покудова, сестрица, – заторопилась к порогу тётка Лиза. Она неслышно притворила за собой дверь, но через секунду снова просунула в щель своё остренькое личико. – Напрасно меня обижаешь, Григорий Ляксандрыч, – сказала она. – Давно картишки-то изничтожила... И самогон не варю. Не омманываю. Убей бог – не омманываю.
