Спал Митькин отец вот на этих нарах, где одна доска выломлена… А выломил эту доску дядя Гриша. Головой. Караульный объявил тревогу, Харитонов вскочил со сна и вышиб доску.
Митька потихоньку выбрался наверх. Уселся под елью и стал смотреть на болото, над которым парили два ястреба. Он ни о чём не думал, просто сидел и смотрел на болото. Время куда-то провалилось, перестало существовать.
Сначала он видел ястребов, рыжие кочки на болоте, косматые облака, наползающие из-за вершин деревьев. Потом краски стёрлись, растворились… Митька видел веселое лицо отца, хмурое, озабоченное матери, маленькое крысиное тётки Лизы…
– Лесник, спишь? – Тритон-Харитон стукнул Митьку по плечу. – Сейчас картошки нароем – костёр запалим. – Стёпка посмотрел на небо, почесал затылок: – Эх, кабы завтра не в школу, можно было бы с ночёвкой… Как партизаны!
– Пойдём картошку копать. – Митька поднялся и спросил: – Кто костёр запалит?
– Могу, – сказал Огурец.
Митьке Огурец не нравился. Какой-то он скользкий. Всё время норовит проехаться на чужом горбу. И костёр разжечь согласился неспроста: не хочет сучья собирать.
– Костёр Серёга Воробьев разожжёт, – сказал Митька. – А ты шагом марш – за хворостом.
– Серёга не умеет.
– Опять споришь?
Огурец, бросив исподлобья на Митьку ненавидящий взгляд, побрёл за хворостом.
Картошка росла сразу за землянкой. Вот уже много лет никто её не сажал, не окучивал, а она росла себе среди лесной травы и пней. В отличие от домашних – клубни были мелкими и с прозеленью. Но, когда толстым суком разгребли горячую золу и выкатили чёрные, пропёкшиеся картофелины, у всех слюнки потекли.
– А соль? – вспомнил Серёжа Воробьёв, перекатывая в руках половинку дымящейся картофелины.
Соль не догадались захватить. Но и без соли картошку съели.
Пока в золе были печёные клубни, Петька таскал их, ел и помалкивал, а когда кончились, вытер толстые губы рукавом рубахи, сплюнул в золу и сказал:
– Теперь будет…
– Что будет? – спросил Митька.
– Увидишь.
– Слушай ты его, – усмехнулся Стёпка. – Треплется.
– Схватит брюхо, – запоёте, – сказал Огурец.
– Ведь ты тоже ел, аж за ушами пищало!
Огурец, прижмурив глаза, похлопал себя по животу и с гордостью ответил:
– Моё брюхо топор переварит и хоть бы хны!
Повалявшись на траве у потухшего костра, ребята разделились на две группы: партизан и карателей. Первую группу возглавил Митька, вторую – Стёпка. По сигналу «партизаны» скрылись в лесу, а «каратели», повернувшись к ним спиной, вслух считали до ста.
